Дневник братьев Гонкур

8 декабря, пятница. Вчера я наконец получил знаменитое «женское» письмо, предающее меня анафеме. Письмо учтиво, и я не отвечаю.

29 декабря, пятница. В последней своей книге Леон написал сатиру на современных докторов: нечто вроде странствований нового Гулливера по медицинскому миру. Он говорит, что эта книга не представляла для него ничего интересного, так как в нее вложен накопившийся запас наблюдений и он не имел наслаждения выдумывать, представлять себе, воображать. На это я отвечаю ему, что он должен остерегаться воображения и что, мне думается, красота настоящих книг достигается правильным выбором из накопленного запаса наблюдений.

1894

4 мая, пятница. С понедельника я жду каждый день – а сам я болен, и в желудке у меня только молочный суп, которым меня кормят четыре раза в день, – жду какого-нибудь возмущенного или оскорбительного письма по поводу того или другого параграфа моего «Дневника».

30 мая, среда. Обед на улице Берри с маркизой Монтебелло, французской посланницей в Санкт-Петербурге[154], женщиной, миловидность которой становится еще пикантнее от крошечной родинки на щеке. Она описывает, весьма остроумно и изящно, большие придворные празднества, «пальмовые балы», где на ужине для тысячи человек каждый стол стоит под пальмой, утопая в роскоши цветов, какой себе нельзя представить; богатство костюмов описать невозможно, а императрица, женщина очень маленького роста, вся исчезает в блеске своих изумительных бриллиантов величиною с пробку графина. «Эти балы подавляют», – говорит маркиза.

25 июня, понедельник. Сегодня утром, в постели, когда я развертываю «Эко де Пари», глаза мои падают на напечатанную крупными буквами строчку: «Убийство господина Карно».

Эта газета, со своим описанием на трех страницах завтрака с паштетом á la Борджиа и чествования того самого человека, смерть которого объявлена на четвертой странице «в 12 часов 45 минут», – трагический документ бренности всего человеческого.

Не везет, не везет мне в издании моих книг. Первая моя книга «В 18… году», вышла в свет в день государственного переворота Наполеона III, а в день выхода седьмой части «Дневника братьев Гонкур», может быть последней моей книги, изданной при жизни автора, убийство президента республики задерживает и объявления, и отзывы о ней.

27 июля, пятница. Длинная прогулка в экипаже по Сенарскому лесу вдвоем с Доде. Он очень нежен со мною, говорит о привязанности ко мне его жены, которая меня любит как родного, и внушает мне уверенность, что, несмотря на все, что было сказано, сделано и придумано завистниками против нашей дружбы, эта дружба никогда, ни на минуту не была поколеблена.

Мельком он сознается мне, как чувствителен к нападкам в печати; дело доходит до того, что он не читает теперь ни одной из последних направленных против него статей.

Я, со своей стороны, сообщаю ему мои приемы нейтрализации литературного нападения: я кладу статью в конверт, запечатываю его и читаю через два или три месяца после ее появления – тогда яд уже улетучился.

4 августа, суббота. Молодые люди, воспитанные в деревне и проводившие целые часы в созерцании пейзажа или в наблюдении за поплавком над удочкой, выносят из этих слишком продолжительных взаимодействий с природой какую-то сонную леность, какое-то оцепенение, бездействие ума, мешающие им сделать что-либо в жизни. Лихорадочная потребность труда и творчества проявляется почти всегда у людей, выросших среди суеты больших городов.

26 августа, воскресенье. Вся моя жизнь прошла в поисках оригинальной обстановки для тех мест, где я живу. Один день – одно, другой – другое. На прошлой неделе – покупка шелковых платьев, изношенных дамами XVIII века, – для внутренних обложек в переплеты книг того времени. И всегда такие маленькие выдумки, которые не пришли бы на ум другому. И выходит, что на второстепенные вещи, которыми пренебрегают натуры не художественные, я потратил столько же воображения, сколько и на свои книги.

29 августа, среда. Народ совершенно просто говорит и делает иногда прекрасные вещи, которые, увы! не заносятся в историю. Пелажи рассказывала мне, что когда у нее умер отец, державший в одной деревушке в Вогезах табачную торговлю вместе с мелочной и овощной лавкой, ее мать собрала всех детей и сказала: «Послушайте, вот две книги, где записаны все, кто нам должен. Некоторые из них платить не захотят. Если вы согласны, я сожгу эти книги. Кто честен и кто может, тот сам отдаст. Что же касается других, то я бы не хотела, чтобы их дети, которые не виноваты в неудачах или в недобросовестности родителей, страдали от вас за их долги». И реестр сожгли.