Дневник длиною в жизнь. История одной судьбы, в которой две войны и много мира. 1916–1991

Практика меня интересует, но только даст ли она мне какой результат? Если она без толку, то это будет очень досадно. И месяц потеряешь, и ничего не получишь. Ужасно хочется в деревню, так тянет, что сил нет. Мне надоел город, я его ненавижу. Я хотела бы сейчас забраться в какой-нибудь тропический девственный лес, жить там дикой, свободной жизнью, питаться мясом животных, с ловкостью обезьян лазить по деревьям, как рыба плавать в воде, уметь понимать язык животных и жить с ними одной жизнью, как жил с ними Тарзан. Это глупые мысли, но они мне дороги, я живу ими. Мне действительно надоела эта «культура», при которой человек скован законами, семьей, долгом, честью и другими подобными вещами. Мне хочется дикой, свободной жизни, без узких ограничений и законов, которые на каждом шагу останавливают тебя и заставляют сдерживать свои порывы, свои лучшие чувства[3]. Они запрещают любить, дружить, верить, надеяться, наслаждаться жизнью и позволяют только ненавидеть, делать гадости и клянуть жизнь. Эта культура, это цивилизованное общество, эта техника, которая теперь достигает огромных размеров, которая давно уже победила природу и которая превратила весь мир в одну гигантскую машину, с бесчисленным множеством вертящихся колес, которые наполняют весь мир шумом и треском, звоном металла и стонами погибающих, которые не сумели удобно устроиться на этой машине и погибли в ее колесах. Те же, кому удалось устроиться, почитают себя божествами и за своим ослеплением не видят своего ничтожества, своей лицемерности в правлении с гигантской машиной, которая каждую минуту может поглотить их без следа. Да, техника победила природу, но она не может дать человеку свободы, который по природе своей дик и которому претят законы. Но немногие понимают себя, и поэтому человечество стало безвольно и всецело подчинилось законам техники.

29 мая, вторник

Наконец-то я, кажется, «начала», то есть попробовала что– то написать. Севши писать, я задумала для первого опыта описать просто некоторые уличные сценки. Озаглавила я свое «произведение» «В вечерние сумерки», написала я только две страницы и бросила, уже надоело. Но это ничего, не все сразу, постараюсь действительно серьезно начать.

Учиться кончили; хотя сегодня еще ходили в школу, но ничего не делали, а просто болтались по школе. Было общее собрание, и учком делал отчет. После собрания мы, то есть Нюра и я, остались ждать Бориса Петровича, чтобы отдать ему наши конспекты. Но не дождались. Отдали конспекты швейцару и ушли домой.

Год прошел. Какой он был длинный и трудный. Очень много приходилось заниматься, но знаний от этого, кажется, не прибавилось. Вся зима представляется мне каким-то темным днем, заполненным беспрерывной зубрежкой, и все наскоро, потому что времени у меня никогда не хватало. Дома наскоро делаешь математику, переводишь немецкий, переписываешь физику или естествознание, мельком заглядываешь в какую-нибудь революцию, и все это кое-как, поверхностно, потому что времени нет. Потом наскоро проглатываешь обед и бежишь в школу. А там перед каждым уроком наскоро проглядываешь заданное и весь урок сидишь и трясешься. В большую же перемену, забравшись в пустой класс, усиленно стараешься вникнуть в какую-нибудь революцию или же зазубрить заданный урок по естествознанию, о каких-нибудь вулканах и землетрясениях. Так или почти так проходили все дни, прошел весь год. А что в результате? Усталость и ничего больше. А как было скучно весь этот год! Это невероятно. Я еле высиживала в классе. Кругом только и разговору об отметках, уроках, опять об отметках и опять об уроках. И как-то невольно, внешне только, поддаешься этому настроению и вместе со всеми тревожишься об отметках и уроках. А на самом деле от скуки не знаешь, куда деваться, и напрасно ищешь кого-нибудь, кто понял бы тебя и рассеял мрачное настроение. Поэтому мне совсем не жаль, что кончились занятия, я даже рада этому. В прежней школе мне жаль было кончать учиться, потому что там было весело, а в этой школе скучно.

В четверг нужно идти в школу узнавать насчет практики. Месяц отмучаюсь, а там в деревню, поправляться, чтобы с новыми силами начать на будущий год серьезную работу и показать всем, особенно своему классу, какова я есть и что значат передо мною Гроздова, Крашенинникова и др., которые воображают себя лучшими ученицами[4].

4 июня, понедельник