Сидим с Ибрагимом в медроте, ждём, когда повезут в городской госпиталь. Мы здесь с восьми утра. Прибегал дежурный врач (или тут один-единственный врач на каждый день, не знаю) и наорал, что сразу после ранения не приехали, дескать, раны могут загноиться. Спросил, делали ли нам обезболивающие уколы. Уколов нам не делали. Но я с болью сейчас даже без таблеток справляюсь. Комфортная палата. Прекрасная кушетка. Одеяло, подушка, простынка. Но парни всё равно лежат не раздевшись. Можно спокойно выйти на крыльцо и покурить. Бабахов не слышно. После месячного безвылазного пребывания на передовой кажется райским уголком.
К вечеру нас забрали из медроты и отвезли в госпиталь, находящийся в часе езды. В другом городе.
Приняли хорошо. Сделали повторно рентген, заполнили кучу бумаг, выслушали жалобы (я сказал, что в ушах звенит, нереально звенит, и уже давно). Сто раз каждая медсестра и каждый врач, работающий с нами, говорили, чтобы мы берегли справку формы сто, которую нам выдали в военном госпитале сразу, как вернулись с передка.
— Вы прививку от столбняка будете делать? — спросил врач, заполняя бумаги.
— Если надо, сделаю, — коротко ответил.
— Мне не надо, это надо вам. — Врач посмотрел на меня поверх очков. — Ну?
— Да, буду делать прививку.
Точно такой же разговор у врача был с Ибрагимом. Один в один. Прививку сделали.
Часа два-три длились осмотр и заполнение бумаг.
Сестра отвела в палату. Рассказала о распорядке, показала в окно, где находится магазин, если вдруг захочется что-нибудь купить из еды. Время было позднее. Магазин закрыт. Мы целый день толком не ели. Сказал об этом медсестре. Она принесла мне чай и бутерброды с маслом.
Нашли Шакая. Его поселили выше этажом. Сходили покурили, поболтали. Потом Шакай принёс колбасы и сникерсы. Он ходил в магазин до нашего приезда. Дружно перекусили. Подключились к интернету и потерялись. Смеюсь.
Внутренняя потребность вести дневник отпадает. Чувствую себя в полной безопасности, расслабленным и мягкотелым. Жёсткость и собранность ушли.
Не могу осмыслить происходящего и оценить изменения в себе. Есть ощущение, что изменений нет. Похудел, в ушах звенит, хромаю. Это всё? Мне этого мало. Вернее, мне не такие изменения нужны. А какие? Но я и на этот вопрос не могу ответить.
Отчётливо понимаю только то, что последние четыре месяца были лучшими в моей жизни. Я научился ценить себя и верить в себя. Может быть, это самое главное, чего удалось добиться. Мальчишество, фиглярство, капризы а-ля инфант террибль в почтенном возрасте, алкогольные скандалы и прочее, не украшающее меня поведение, — случалось от недоверия к себе, дескать, а гори оно всё… Но не вернутся ли они вместе с моим возвращением с войны? Я опять превращусь в жалкого, никому не нужного человечка, который без алкогольного допинга боится с людьми общаться?
На войне нет будущего. Только настоящее. С настоящим я справляюсь. Как справиться с будущим, которое появляется при возвращении к мирной жизни?
Вот он страх. Я чувствую страх. Я боюсь.
Родные Калаша — боевого товарища по первому кругу — сообщили, что он три месяца назад подписал контракт на год и снова ушёл на войну. Не оскудеет земля Русская героями!
Калаш работает на том участке фронта, с которым в скором времени соединится наш. Мы двигаемся по направлению друг к другу, чтобы выровнять линию фронта.
В палату заходили молодые девчонки. Волонтёры (или правильно будет «волонтёрши»?). Принесли печенюшек, сока, конфет.
— Вы местный? — самая бойкая и взрослая спросила меня.
— Да, — ответил, имея в виду палату, в которой находился.
— Из нашего города? — сделала неопределённое лицо.
— Из Москвы.
— А хотите носки тёплые? — оживилась.
— У меня есть.
— Возьмите ещё, носки хорошие!
Она достала из пакета носки и показала мне. Снисходительно улыбнулся. Не стал отказываться. Выглядело бы как неуважение.
Она оживилась пуще прежнего:
— А трусики, трусики возьмите!
Протянула трусы. Я закатил глаза.
— Что же вы такие стеснительные, мальчики. Возьмите трусики!
— У меня есть, — тоном, не терпящим продолжения разговора, остановил её энтузиазм.
— Мальчики-мальчики! — Покачала головой.
— Спасибо, девочки! — Хотелось расцеловать их (её особенно), но сдержался.
Сдержанность мне идёт.
Ранение случилось, потому что я обидел беременную трёхцветную кошку. Будто отогнал от себя удачу. Прилетела ответочка. Ранение не смертельное, потому что обидел не специально.
Старался читать знаки судьбы, предугадывать развитие событий, просчитывать на два-три хода вперёд, а такое пропустил мимо, не подготовился.
Легко перепрыгивал брёвна, перешагивал кочки, а споткнулся на ровном месте.
Кто мог подумать, что немец потратит целых трёх камикадзе на мою группу, запуская их в одну и ту же точку, чтобы пробить укрепление? Максимум — пара. Но три! Укрепление всё равно не пробил, а меня подранил.