Третья трёхцветная кошка, третий камикадзе. Должен был дождаться третьего и только потом выйти. Ведь легко предугадывается! Не предугадал.
Бесприютность. Замечаю за собой бесприютность. В располаге хотел на б. з., на б. з. — в госпиталь, а из госпиталя — в располагу.
Привык спать на мешках с битым бетоном, и теперь спина болит от ортопедического матраса, который лежит у меня на кровати. Четыре месяца мечтал о таком матрасе. Получил, и что? «Держи матрас и мечтай о чём-нибудь другом!» (с+)
Сдал анализы: моча, кровь. Попросил лечащего врача, чтобы меня ЛОР посмотрел. В ушах звенит. Звон монотонный. Громкий. Когда тихо говорят (или невнятно артикулируют), не слышу, а когда кричат, уши закладывает и больно внутри. Ещё такой прикол в последнее время. Слушаю музыку из телефона в наушниках. Потом наушники снимаю, а музыка ещё часа полтора играет. Сначала думал, это радио за стенкой. Удивлялся, что радио играет записи с моего телефона. Только радио за стенкой нет. Посмотрел.
В правой ноге незначительный осколок. Она значительно тяжелее левой.
На перевязку длинная очередь, как за колбасой в конце восьмидесятых, накануне обмена Отечества на жвачку.
Новый повар обещал к увольнению откормить. Уж было обрадовался. Но пришлось госпитализироваться. Кормёжка здесь такая же, какой была у нас на базе до появления Марселя. Это не страшно. Рядом есть магазины и девочки-волонтёрши приносят всякие вкусности. Проблема в другом. Совершенно не хочется есть. У меня уже тумбочка забита шоколадками, мандаринками, соками и печенюшками. Есть не могу, и всё. Аппетита нет. Был бы волшебником, взмахнул бы палочкой и отправил вкусности в Отросток Дракона — парням, которые сейчас там держат оборону и кошмарят немцев. В Отросток, в Сердце, в Солнечное, в Кишку. Сладости там нужны. Такое трудно объяснить волонтёрам, которые изо всех сил стараются нам помочь. Новые трусы, носки, майки нужны не здесь — на мирной территории, а там — на линии соприкосновения, парням, которые неделями не вылезают с передка, не имея возможности помыться.
ЛОР проверил уши. Барабанные перепонки в целости. Сказал, что чего-то там изменено. Что именно, не расслышал. Деформация. Выписал таблетки. Просил аккуратнее пользоваться наушниками.
Сделали кардиограмму. Спросил, всё ли нормально, сказали, что да, нормально.
Врач на обходе отправил на «магнит». Я слышал, что с помощью магнита вытаскивают осколки. Процедура не из приятных. Можно порвать мышцы. Поэтому подскочил с койки и закричал, что никаких магнитов не надо мне, я вытащу осколок сам, когда вернусь домой. Врач посмотрел на меня как на душевнобольного и произнёс: «Конечно, сами вытащите…» Развернулся и ушёл.
Оказывается, «магнит» — это такая пятиминутная процедура. Заходишь в кабинет, ложишься. На рану кладут пластмассовую штуковину с магнитом внутри, подключённую к аппаратам с лампочками. Штуковина называется «магнитёр». Не тяжёлая. Может, полкило. Не больше. Лежишь, ничего не делаешь, тупо смотришь в потолок и ждёшь, когда истечёт положенное на процедуру время.
В направлении написано, что я должен пройти десять подобных процедур, значит, десять дней. Столько я здесь не высижу. Максимум через пару дней начну возмущаться, чтобы отправили назад, к парням. Сказал об этом медсестре, которая провожала до «магнита». Медсестра лукаво улыбнулась и попросила вести себя прилично, иначе оставят в госпитале на месяц. Это она так пошутила, чего я сразу не понял.
Бестолковый день. Проторчал в интернете, читал и писал глупости. Маюсь. Организатор одного малоизвестного как бы патриотического фестиваля в своём канале написал, что меня больше никогда на этот фестиваль не пустят, потому что я плохо отношусь к «детям Донбасса». Люди умеют переворачивать сказанное. Я писал, что не люблю людей, которые наживаются, используя трагедию «детей Донбасса». Да и «дети Донбасса» для меня — это не только погибшие дети донбасского мирняка, но и наши двадцати-тридцатилетние парни из разных уголков России, вставшие на защиту того же Донбасса, Отечества.
Мы с Ибрагимом вдвоём в пятиместной палате. Радостно наблюдать, что госпитали не забиты до краёв. Ничего особенного не происходит. Не происходит ничего. Отвык от этого. Процедуры, осмотры, курение в туалете, соцсети, четырёхразовая кормёжка. Сна нет. Не спится. Одной ногой — здоровой — уже дома. Больная пока ещё здесь — на войне.
На утреннем обходе врач спрашивает фамилию. Называю. Врач на секунду замирает. Видно по глазам, что у него что-то непонятное в голове шебуршится. Замешательство проходит, и он произносит:
— Достаточно одной фамилии!
О, если бы я прибавил к фамилии литературный псевдоним, а к нему позывной, он бы меня в психиатрию определил с диагнозом «шизофрения». Расщепление сознания. Во мне много человек живёт, и у каждого есть своя фамилия.
Не хромаю.