Дневник добровольца

— Прочерк — двести. Сердце остановилось.

Через несколько дней Сургут похоронит Прочерка дома, в Тамбове, с флагом и салютом, как настоящего воина, коим он был за ленточкой. А сейчас я первый раз за всё время, которое был на войне, заплакал, не скрывая, не пряча слёз.

Он шагает по войне

Стихи

«Если праздник, то счастье приходит звеня…»

Если праздник, то счастье приходит звеня,

бубенец да гармошка полночи.

Запевала родня, посмотрев на меня:

«…и закрыл свои карие очи».

Я — мальчишка, наверное, лет четырёх,

беспросветно улыбчив и прочен…

Но меня окрестила родня «кабысдох»,

напевая про карие очи.

Безотцовщина, много ли прока с меня,

если выживу, буду порочен.

Только я, на беду, был живее огня,

не закрыл мои карие очи.

Время делает шаг на полвека вперёд,

от родни никого не осталось.

Мои карие очи взяла в оборот

под гармошку унылая старость.

Если праздник, то счастье уже не звенит,

бубенец, будто бубен, клокочет,

но боец молодой, уходящий в зенит,

снова держит открытыми очи.

«Блажен погибающий в первом бою…»

Блажен погибающий в первом бою,

с собой даже мухи не взявший.

Я Родину самозабвенно люблю,

как полную грудь комиссарши.

На плечи закинув ручной пулемёт,

оправлю на кителе складки.

Куда комиссарша меня позовёт,

туда и пойду без оглядки.

Посажено солнце на маковку дня,

гудит, как встревоженный улей.

В открытом бою не уйти от меня

прицельно метнувшейся пуле.

Солдат из меня по всему никакой —

высокие берцы на замше,

зато, погибая, прикрою собой,

как Родину, грудь комиссарши.

«Я ничего не делал…»

Я ничего не делал,

только представил,

что должен

тебя защитить,

пока ты бегаешь

по минному полю,

спасая бездомных котят.

«Жить захочешь…»

Жить захочешь —

выживешь, прорастёшь травой

на полянке, выжженной миром и войной.

Даже если обухом перебить хребет —

вытянешься облаком и пойдёшь на свет.

За горой какой-нибудь встанешь отдохнуть,

оседлаешь коника и продолжишь путь.

Хоть сады возделывай, можно жить кругом:

тут посадишь дерево, там построишь дом,

и закружат около дома налегке

сталинские соколы в чёрном воронке.

«Бывший русский не любит быстрой езды…»

Бывший русский не любит быстрой езды,

с трудом отличит боярышник от резеды.

Солнце клубится пылью из-под копыт –

бывший русский стыдится, теряя стыд.

Каши не сварит, на людях свинью не съест,

сделает вид, что он из нездешних мест.

Гром не грянул, а он уже тут как тут,

крестится так, что слезы из попы текут,

будто видит крылья атомного ядра

у редкой птицы, долетевшей

до середины Днепра.

«В одночасье страна разделилась на две…»

В одночасье страна разделилась на две,

у обеих расквашена морда…

Светлоликие эльфы с дырой в голове

саранчой налетели на Мордор.

Небеса, будто веки, поднял доброхот.

По классическим правилам шахмат

светлоликие первыми сделали ход,

пока орки корячились в шахтах.

Присосались к земле озорным хоботком,

не стесняясь отсвечивать задом,

и пищат: «Выходите на драчку бегом

из рабочего ада.

Выходите, иначе дома подожжём…

Только миру окажем услугу.

Как детей ваших вырежем, мамок и жён

с удовольствием пустим по кругу».

Где-то ёж копошился в зелёной траве,

одуванчик обнюхивал заяц,

расписная свистулька с дырой в голове

у плохого мальца оказалась.

«Выходите, оценим бесстрашный порыв —

на осинах развесим повыше…»

И к полуночи, смену на шахте закрыв,

орки взяли да вышли.

«Распаханы земли украинским градом…»

Распаханы земли украинским градом,

но мы, не теряя осанки,

шлифуем равнину победным парадом

на русском обугленном танке.

Враги убегают, вздыхают на ладан,

бросают в окопах берданки,

но мы, наступая на пятки снарядом,

любого догоним на танке.

Бегут без оглядки, кто лесом, кто садом,

теряют портки и портянки,

но мы уже близко, но мы уже рядом

на русском обугленном танке.

Бегите по краю хоть в дальние грани,

поймаем и скрутим в баранку.

За каждую рытвину русских окраин

ответите нашему танку.

Воронку к воронке оставили гады

равнина с лица как с изнанки,

но мы эту землю по-братски пригладим

на русском обугленном танке.

«Готовимся к долгой войне…»

Готовимся к долгой войне

и впрок запасаемся гречкой.

Завёлся сверчок по весне

за микроволновою печкой.

Стрекочет, как будто один,

весь мир у него в саквояже,

а мы собрались в магазин

пока ещё гречка в продаже.

Попробуй не ведать вины,

стыда не почувствовать, если

за микроволновкой слышны

сверчка беспечальные песни.

Торопится тот, кто ведом,

притянут к ноге за верёвку,

и мы покидаем свой дом

купить про запас упаковку.

Ничто так не будет смущать,

как песня, горящая свечкой,

о том, что жива благодать

за микроволновою печкой.

«Открыв…»

Открыв

сто тысяч

пятьсот каналов,

листаю сводки

до темноты…

Где перемога

не проканала,

там на бульварах

уже цветы.

Листаю:

ахтунг,

и знову зрада —

накал истерик

штурмует высь,

а здесь пейзажи,

изгибы сада,

земля и небо —

в одно слились.

Записан ролик

не военкором,

а так —

прохожим, —

и брошен в Сеть.

Теперь висит он

смешным укором

тому, кто прочил

России смерть.

По дну окопа

легла протока,

и слышен ясно