Дневник добровольца

девичий смех.

Кому-то зрада

и перемога,

а нам победа —

одна на всех.

«Отречённые братья выходят на свет…»

Отречённые братья выходят на свет,

по бесчестию каждый разут и раздет,

и, прикрыв наготу ароматом,

улыбаются встречным солдатам.

Ковыляют неспешно один за другим,

озираясь по-детски, как будто благим

и таким непосредственным взглядом,

что никто не ударит прикладом.

Безобидные люди, хоть пальцем крути,

но торчат вместо рук роковые культи,

где набиты, как ценник на пластик,

черепа в обрамлении свастик.

«Иным оставим футбол и пиво…»

Иным оставим футбол и пиво,

а сами в пекло пойдём красиво.

У барной стойки не ждут мессию.

Плохие парни спасут Россию.

Не надо больше домашней каши.

Пусть на шевронах подруги наши

так улыбнутся, что, обессилен,

умолкнет сладкоголосый Сирин.

Пока иные — не то что парни,

а так — печеньки от мишки Барни —

расскажут байки про аннексию,

плохие парни спасут Россию.

Обвисло небо, земля в растяжках,

нас очень много, и мы в тельняшках.

Иные дома сидят в пижамах,

носы в повидле да яд на жалах.

Такие люди не знают жизни,

им непосильна любовь к Отчизне.

И пусть иные подобны змию,

плохие парни спасут Россию.

«У детей на историю…»

У детей на историю

собственный взгляд,

они лучше нас понимают,

о чём говорят.

Вот и мой малолетний сын

словами вселенную грузит,

рассказывая о тех,

кто жил в Советском Союзе.

Взяв меня за руку,

водит по площадям

и говорит без умолку,

уши мои не щадя:

— Советские люди были

такими большими,

что не могли поместиться

в обычной машине,

поэтому чаще

ходили пешком,

когда на Берлин, а когда

за парным молоком.

Улыбались друг другу,

будто ничто не тревожит,

и были они, представь себе,

на памятники похожи.

А ещё советские люди

были умнее всех,

знания помогали

раскалывать грецкий орех.

Возьмут его в руки, бывало,

и даже не будут стараться,

орех разлетится сам

на тысячу электростанций.

Советские люди были

сильнее индийских слонов,

могли на субботниках брёвна

подкидывать до облаков,

и если детей обижали

свирепые бабайки,

то рвали советские люди

свирепых бабаек на майки.

Слушаю и удивляюсь,

вопрос возникает один:

откуда так много знает

мой малолетний сын?

Я ведь ему не рассказывал,

но память моя бородата,

точно помню, что были

такие люди когда-то.

«Со всех сторон предатели…»

Со всех сторон предатели,

кругом одни враги…

Сто лет стоят у матери

в прихожей сапоги.

Отцовские, как новые,

с калошами рядком,

подошвы коронованы

железным каблуком.

На старте, что на финише, —

один потенциал.

Я раньше, даже выпивший,

сапог не надевал.

Отечества и отчества

ни разу не сменил.

Отец мой вроде плотничал

и пчёлок разводил.

У горизонта пасмурно.

Мне издали видать

разграбленную пасеку

и вражескую рать.

Играть судьбе изломанной

в бездомного щенка.

Горит, как зацелована

предателем, щека.

И жизнь ещё не прожита,

не набраны долги,

но я иду в прихожую

примерить сапоги.

Детское

Селу

сегодня

повезло,

бойцы

зачистили

село.

Другому

также

повезёт,

в него

зайдут

бойцы

вот-вот.

Потом

военная

метла

зачистку

третьего

села

начнёт,

и будет

чисто

на свете

без

фашиста.

«Пока ревёт…»

Пока ревёт

столетним кедром

войны

разинутая пасть,

хочу семейную

легенду

вам рассказать

не торопясь.

Мы забываем

в суматохе

о том, что

рождены людьми,

и в обезумевшей

эпохе

найдётся место

для любви.

Земля

плотнее каравая

казалась каждому

бойцу,

когда Вторая

мировая

шла к очевидному

концу.

В Европу

Съездивший

без визы,

в день завершения

войны

мой дед улыбку

Моны Лизы

набил себе

на полспины.

Не ведаю,

в какой газете

каких

поверженных

племён,

он репродукцию

заметил

и был изрядно

впечатлён.

Домой

Вернувшись

к сенокосу,

работал в поле

без прикрас,

рубаха вымокла

до сноса,

и дед рубаху

снял на раз.

Сельчане

выпучили зенки,

увидев деда

со спины, —

они узнали

в иноземке

девчонку

с нашей

стороны.

Не надо

Патоки

Сердечной

под выцветающей

луной.

Женись на той,

что будет вечно,

как чувство Бога,

за спиной.

Судьба скучает

без каприза.

Мальчишник был

в кругу друзей,

где перебили

«Мона Лиза»

на вензель

бабушки

моей.

С тех пор

что только

не бывало,

но в службе ратной

и в труде

у деда

на спине сияла

одна улыбка —

Анны Д.

«В миру ли на ветру, в молитвах и борьбе…»

В миру ли на ветру, в молитвах и борьбе

я точно не умру от жалости к себе.

Как три копейки прост, продлив отца и мать,

я буду в полный рост безвременье встречать.

На вороном коне без отдыха и сна.

Удача будет мне, как женщина, верна.

Под орудийный бит, открыв клыкастый рот,

архангел протрубит победных восемь нот.

С поддержкой огневой в пыли святых дорог

вы будете со мной, и с нами — русский Бог.

«Если вечером выйдешь на запад…»

Если вечером выйдешь на запад,

то под утро придёшь на восток.

Будто юбка у барышни, задран

этой пёстрой землицы кусок.

Кто ходил, тот уже не расскажет.

Только ветер до нас донесёт

вместе с запахом крови и сажи

аромат азиатских широт.

«Немытые руки раскинув…»

Немытые руки раскинув,

подпрыгнув и завереща,

вернётся на родину Киев

откушать с устатку борща.

Хромая на правую ногу,

протиснется ближе к столу

и скажет: «Насыпьте немного

борща дорогому хохлу».

И будет плести небылицы

в кругу сердобольных мещан