Дневник эфемерной жизни (Кагэро никки)

У одеянья юбка
Не завязана.
Тянется шнурок,
Не кончается.
Ночь подходит к концу.

Ответа не было. Через некоторое время он опять написал:

На рукаве моем
Как роса, слеза остыла.
Уж светает.
Ночи эти долгие
Вы с кем проводите?

На этот раз ответ был, но я его не записала.

***

До конца этой луны оставалось еще больше двадцати дней, Канэиэ перестал ко мне приезжать. К моему возмущению, он передал мне свои зимние вещи: «Сделай это!». Посыльный, с глупейшим видом, заявил:

- От господина было и письмо, да я его где-то обронил.

Я решила не посылать ответ: я же не знаю, что за настроение было в письме. И все, что было передано, я сделала, отослав назад без письма.

После этого ко мне никто не приезжал даже во сне, на том и год кончился.

***

В конце девятой луны Канэиэ опять безо всякого письма велел передать мне нижние одеяния со словами: «Сделай это». Я не знала, как поступить, но, поговорив то с одним, то с другим, решила: «Надо еще раз посмотреть на его истинные намерения. Иначе я покажу, будто ненавижу его». Я взяла эти одеяния, почистила их и в первый день десятой луны передала через сына, который сообщил, что отец сказал ему:

- Очень чисто.

Нельзя сказать, чтобы я была недовольна.

***

В одиннадцатую луну этого года в доме скитальца по уездам родился ребенок. Я не могла быть на этом торжестве, но решила поехать хотя бы на празднование пятидесяти дней со дня рождения младенца. Особенно пышного я ничего не могла предпринять, хотела лишь преподнести благопожелания. Подарок сделала обычный: к корзине с белыми детскими одеждами прикрепила ветку сливы, и ко всему этому - стихотворение:

Зима меня загородила
Сугробами.
Теперь она прошла,
И вот сегодня у ограды
Сливы зацветают.

С приходом ночи я отправила с этим подарком главу отряда охраны дворца, так называемых «поясных мечей». Посыльный наутро вернулся, привезя мне светло-красные нижние шаровары и стихи:

Первый цветок,
Что расцвел среди снега
На сливовой ветке -
Как он благоухает,
Услышав молитвы твои!

Таким было ответное стихотворение, и так прошли предновогодние дела.

***

Одна дама пригласила меня:

- Поедем куда-нибудь в безлюдное место!

- Обязательно, - согласилась я, но, когда мы приехали в назначенное место, паломников там оказалось много. И хотя было мало вероятности, что меня кто-то может узнать, я была единственным человеком, который чувствовал себя неловко. С крыши молельного павильона свешивались сосульки. Когда мы, возвращаясь после молитвы, любопытствуя разглядывали их, мимо нас прошел взрослый человек в детском облачении, с красиво убранными волосами. Гляжу, он держит (завернутым в рукав своего одинарного облачения) кусок льда и грызет его. Я подумала, что у него для этого есть какая-то причина, и тут человек, шедший со мною вместе, заговорил с ним. Со ртом, набитым льдом, тот ответил:

- Вы изволите ко мне обращаться?

Услыхав его речь, я поняла, что это простолюдин. Опустив голову вниз, человек сказал:

- А кто этого не ест, тот не делает того, что хочет.

- Несчастный, - пробормотала я, - у такого человека всегда мокрые рукава. – И снова подумала:

Тот лед,
Что в рукаве моем,
Весны не знает.
Но кто-то ведь хранит
Весну в душе!

Вернувшись домой, всего через три дня я отправилась на поклонение в храм Камо. В его окрестностях стало темно от снегопада и ветра, и на душе сделалось грустно. Ветер продолжал дуть, и так прошли одиннадцатая и двенадцатая луны.

***

Пятнадцатого числа горят огоньки расцвечивания.

Слышалось, как мужчины, приставленные к таю для разных поручений, с шумом восклицали:

- Огни горят!

Они все больше пьянели, доносились их голоса:

- Эй, спокойно!

Мне сделалось забавно, я подошла к краю веранды, выглянула наружу. Ярко светила луна. Горы, которые виднелись далеко на востоке, были закрыты туманом, вид их завораживал, проникал в душу. Я стояла, привалившись к столбу, и думала о том, что не могу уйти от воспоминаний о Канэиэ, с которым перестала встречаться после восьмой луны. Слезы было не удержать. И сложились стихи:

Давай, камышевка,
Заплачем вместе!
Но она молчит,
Не знает,
Что явился Новый год.

***

Двадцать пятого числа мы предприняли шаги, чтобы определить таю на официальную службу. Когда я размышляла, как бы это сделать, прибыл гонец с редким теперь письмом от Канэиэ. В письме говорилось: «Будет помощником главы Правых дворцовых конюшен». По случаю назначения таю стал наносить визиты в разные места, в том числе - и к главе своего ведомства, оказавшемуся его дядей. Когда сын навестил его, тот весьма обрадовался и в ходе разговора стал расспрашивать: