Дневник Евы Хейман

И что ты думаешь, Дневничок, кто стоял у подъезда дома № 20 по улице Сачваи, когда мы туда подошли? Пишта Вадаш! Уж ты-то знаешь, милый мой Дневничок, как я влюблена в Пишту Вадаша. Но теперь мне было все равно, он это или нет. Правда, он сразу взял поклажу у Аги и у бабушки и понес ее в дом. Вообще-то Пишту Вадаша мы встретили здесь потому, что его старшая сестра, тетя Нуши – жена Вайды, который – главный раввин. Они и раньше здесь жили, это – их дом. Прежде мы часто здесь бывали, потому что раньше главным раввином в Вараде был мой дядя, д-р Липот Кечкемети, дедушка Марицы; но несколько лет назад он умер, а на его место пришел Вайда. Мы хорошо знали и этот дом, и сад, Дедушка с бабушкой даже сказали: ничего себе встреча с домом раввина! Когда мы прибыли, дом уже был переполнен, даже всю мебель вынесли во двор. Мы попытались как-то устроиться. Полицейские разрешили взять из дома съестные припасы, а комиссия на площади сказала, что готовить еду, стирать и убирать будут женщины, других дел у них все равно не будет. Подвал в доме Вайды до потолка был заполнен дровами, и Аги сказала, что мы хотя бы воду сможем греть, так что дети будут купаться в теплой воде. Мне никак не удавалось сосчитать, сколько же нас всего в доме: люди сидели и лежали на матрасах даже в прихожей и на лестницах, так что едва можно было ходить, ты все время спотыкался о чьи-то ноги. Немного позже пошел дождь, прекрасная мебель тети Нуши мокла в саду. Но тетя Нуши сказала: пускай все сгниет, ей не жалко. Все равно это, если будет принадлежать, то кому-то чужому! Пишта Вадаш усадил меня на подоконник, только там и нашлось место. Я посмотрела на Аги: интересно, что она скажет: но она не обращала на меня внимания, она думала только о том, где будут спать дедушка с бабушкой и дядя Бела. А Вайда, главный раввин, первым делом сказал, что женщины и дети должны быть отдельно, мужчины – тоже отдельно. Но никто из женщин не захотел расставаться со своим мужем, женщины говорили, они будут раздеваться в темноте, и нужно стараться, чтобы каждая семья по возможности была в одном месте. Мы попали в комнату, где раньше была канцелярия. Книжные полки здесь встроены в стену, так что их невозможно было вынести во двор. Полки до отказа заполнены книгами, дядя Бела даже заметил, хорошо бы их все прочитать, пока война не закончилась. Вечером мы хотел было включить электричество, но выяснилось, что в городе решили: евреям электричество не положено. Каждый кое-как все же нашел для себя местечко; правда, ужина у нас совсем не было, потому что мы, конечно, не подумали, что останемся в темноте. В нашей комнате спят Аги и дядя Бела, Марица и ее родители, мои дедушка, бабушка, а еще дядя доктор Шаму Меер, который уже очень старый, он – дедушкин давний добрый друг, и тут же, с нами – дочь дяди Шаму Меера, тетя Лили, и ее муж, Пишта Мартон, он журналист. Потом – дядя Эрнё Маркович, тоже журналист и тоже совсем не молодой. Он, бедняга, в гетто оказался один: его жена осталась дома, потому что она – арийка, а дядя Маркович – еврей, и его привезли сюда. Здесь спят еще дядя Люстиг и его жена, они совсем старые, детей у них нет. В распоряжении, которое мы читали на плакате, говорилось, что в каждой комнате должны жить по шестнадцать человек, но наша комната – совсем крохотная, в ней и так не пошевелиться. Хотя нас всего четырнадцать. Когда стемнело, мы улеглись на матрасы. Мы с Марицей прижались друг к другу и обе, поверишь ли, милый мой Дневничок, были почти счастливы. Как это ни странно такое писать. Ведь мы были вместе с теми, кого мы любим; конечно, мне не хватало папы, но я решила, что утром его разыщу. Старшей по комнате выбрали маму Марицы, тетю Клари Кечкемети. Каждый должен был ее слушаться. В темноте она произнесла нам что-то вроде напутствия, и хотя мне очень хотелось спать, я уловила, что мы должны заботиться о гигиене, потому что теперь это самое важное, и что надо жить в согласии, ведь тут все – родственники и добрые друзья. Мы с Марицей поцеловали друг друга, и потом обе уснули. Мне приснилось, что за рулем грузовика сидел Пишта Вадаш, и я ужасно злилась, как это так: Пишта Вадаш стал эсэсовцем.

10 мая 1944 года