Дневник. На Поместный Собор. 1917–1918

В восемь часов потрапезовали, и я поспешил на вокзал, чтобы заблаговременно занять место, якобы номерное[200]. На вокзале перроны буквально были облеплены «товарищами» с ружьями и не то что с котомками, а с громадными мешками. На это время объявлена демобилизация солдат призыва 1903–1906 гг., или вернее говоря — узаконено существующее уже поголовное дезертирство с фронта. Как только подан был поезд, еще на ходу ринулась вся эта лавина в вагоны, и притом с обоих перронов. Что-то ужасное, невообразимое, а главное бессмысленное, так как обе стороны, столкнувшись в проходе, не идут ни вперед, ни назад. Крик, шум, ругань самая русская, плач, визг и прочие «аксессуары» русской, товарищеской культурности. В такие тиски попался и я, полагавший в наивности своей занять номерное место. После долгих усилий мне удалось освободиться от этих товарищеских объятий, и я опять возвратился на перрон, потерявши всякую надежду поехать в этом поезде, да и вообще на каком бы то ни было. Безнадежно бродил я по перрону, будучи свидетелем продолжающейся осады вагонов и прелазящих в них инуде, т. е. «прямо» через разбитые предварительно окна. Полная свобода народа! Никакого буржуйного начальства! К моему счастью, когда вся эта толпа несколько схлынула, был подан другой поезд. Тоже было нашествие, но несколько ослабленное. В конце концов мне все-таки удалось приютиться в коридоре первого класса. Тоже переполненном безбилетными ружейными товарищами с сундуками, мешками и другим скарбом, «благоприобретенным» на войне (?!) внешней или междоусобной. И за этот приют я благодарил Бога, хотя я и подвергнулся было смертной опасности от упавшего надо мной сверху мешка с какою-то твердою кладью. Мешок скользнул по моей голове, и только благодаря плотной шапке удар был смягчен. На мое указание товарищу, владетелю этого мешка, что он так неудобно поместил свое имущество, я получил довольно обидное замечание. Так я в корид[ор]е, примостившись на собственной вязанке с вещами, проехал станции три и стал было уже свыкаться с своим крайне неудобным положением, кроме тесноты и постоянной ходьбы пассажиров, еще от махорочного благовония. Затем только мне удалось занять местечко в купе, в качестве одиннадцатого пассажира. После коридорной позиции здесь казалось уже и совсем хорошо, несмотря на то, что плечи друг друга поочередно становились подушками. Компания оказалась разнокалиберная, но в общем приличная: два инженера, три офицера-солдата, один капитан-офицер, два рабочих с юга, делегаты рабочего съезда в Петрограде, и один буржуй, одна дама — неопределенного возраста и положения, и я — «батюшка» — не то протоиерей, не то — протодиакон. По своим политическим воззрениям — полная неразбериха, отражение современного сумбура. В оживленной беседе на другой день мы и доехали благополучно в половине второго дня. Взяв вещи «самолично», благо, не особенно много их было, я направился нанимать извозчика. Тут-то я тоже пожаднулся. «Три красненьких», «четвертную», «две красненьких», «полторы красненькой». Еле-еле удалось сторговаться на одной красненькой за самого ободранного ваньку, за четверть часа езды до Подворья. Поместился я рядом с Патриархом, в прежнем помещении временно вместо митрополита Владимира. Патриарха не было. Не возвращался еще с заседания синодального. Около трех он приехал вместе с митрополитом Агафангелом. Вместе потрапезовали и делились разного рода сообщениями из церковно-политической жизни. Сообщения крайне неприятные. Церковь в собственном смысле в периоде гонений. Положение всех духовных учреждений в финансовом отношении — катастрофическое. Митрополит Владимир неизвестно, когда приедет. В Киеве происходит Украинский Церковный Собор*. Почетным председателем митрополит Владимир, действительным — епископ Балтский Пимен*. Вызывает недоумение неизбрание председателем митрополита Платона, делегата по украинским делам от Собора и вожделеющего Киевской митрополии. Кажется, и он сам, по письму к Патриарху, сознает безнадежность своей кандидатуры. А впрочем, эта «безнадежность» — только дипломатический маневр. Присутствует там и митрополит Антоний, изрекший уже на Съезде анафему униатству. Но вообще сведений из Киева очень мало, так как в тех краях происходит междоусобная война большевиков с украинцами и казаками.