Дневник. На Поместный Собор. 1917–1918

Вторник. 7-е ноября. Сегодня в половине часа двенадцатого я и преосвященный Вятский Никандр как члены архиерейской «покойной комиссии» отправились в Донской монастырь* для непосредственного ознакомления с ним как местом, пригодным для такой цели. Во время пути мы то и дело были очевидцами следов того урагана, который недавно так долго бушевал над Москвою: то в виде разрушенных домов, то обгоревших, то изрешеченных пулеметными пулями, то пробитых ядрами, и почти везде — с выбитыми стеклами. Печальную картину представляет вид из Замоскворечья, с обезображенными некоторыми башнями, пробоинами в куполе Успенского собора, разрушениями дворца и Чудова монастыря. Кремль — физическая и духовная краса Москвы и всей России — укоризненно смотрит на всех, допустивших такое безобразие и осквернивших его святыни… В Донском монастыре мы по данному вопросу беседовали часа два с настоятелем епископом Иннокентием, бывшим Полоцким, уясняя и выясняя этот вопрос. К сожалению, мы стоим на разных точках зрения. Мы — на принципиальной, он — на личной. Наша мысль состояла в том, чтобы этот монастырь, или другой, сделать епископальным, так чтобы в том или ином виде епископы были хозяевами; а он стоит на том, что подобная монастырская метаморфоза будет оскорблением для него и для братии монастыря; что-де монастырь согласен дать землю для устройства тут «архиерейской богадельни», и этим-де обязательства монастыря исчерпываются. Так мы до чего-либо определенного и не договорились. Придется самостоятельно решать этот вопрос, помимо монастырской администрации, через Собор. А монастырь этот действительно мог бы быть пригодным для намеченной цели.

В два часа Патриарх выехал в Лавру*, где пробудет до интронизации, которая предполагается числа 21-го ноября. Председательство на Соборе передано мне.

Среда. 8-е ноября. Пленарное заседание Собора* под моим председательством. Было суждение о текущих событиях, в связи с вестями о тех насилиях и убийствах, каким подвергаются от народного (солдатского) самосуда юнкера. Постановлено обратиться от Собора с воззванием о недопустимости подобных варварств. Доложен был доклад Богослужебного отдела о проповедничестве. В Соборном совете я был против подобных докладов на Соборе, так как это — не принципиальный вопрос для разрешения, так как кто же будет отрицать значение проповеди? А между тем это дает повод к бесконечным словоизвержениям на тему о влажности воды, о маслянистости масла и т. д. Я оказался прав. И начались в таком роде речи. Так мы ничего существенного не сделаем.

Сегодня впервые после двухнедельного перерыва вышли «буржуйные» газеты, с разрешения победителей-большевиков. Боже! Какая безотрадная и ужасная картина всего совершающегося теперь у нас. Уже наступила анархия в России. Уже распадается некогда великое государство на отдельные части. Отделилась Финляндия, отделилась Украина, образовалось временное правительство юго-восточной России, ведущее переговоры с Украинской радой об установлении границ между собой, стал самостоятельным Кавказ, объявила себя автономною родная Бессарабия. На сколько еще частей суждено рассыпаться России, и соберутся ли когда-нибудь снова воедино все эти куски, отваливающиеся от пораженного гангреной организма? Поражен умоисступлением мозг России — Петроград, смертельно бьется ее сердце — Москва. Удивительно ли, что общим девизом становится клич: спасайся кто может. Спасайся от того взрыва, накануне которого мы находимся. Но куда?.. На фронте с нами не считаются и не обращают никакого внимания, а поэтому и оттянули войска на запад, где уже разгромили Италию и заняли Венецию. А по всему этому торжественно шествует Царь-Голод. Грозит он фронту, грозит тылу — столице и деревне. Положение становится хуже, чем в последние дни Николая II, потому что тогда не было хлеба, но хотя были деньги, теперь не стало и денег, а, следовательно, не стало даже надежды купить [слово нрзб.] хлеба.

Через четыре дня должны быть выборы в Учредительное собрание, на которое столько возлагается упований. Но навряд ли оно состоится, так как многие выборные члены в настоящей междоусобной брани пропали.

Ужас при одной мысли, что есть и что будет. Да! Отгремели пушки, перестали трещать пулеметы и винтовки. Наступило «успокоение». Но можно ли быть уверенным, что оно прочно, что уже прошел девятый вал разрушения, которое несет с собою всякая революция, и что отныне можно, наконец, приступить к строительству? Нет, этой уверенности нет и быть не может, так как побежденные несостоятельны, им нечем платить по дутым векселям. Обманутый народ жестоко расправился с обманщиками. О, Господи, спаси нас: мы погибаем, Родина умирает в тяжких страданиях, опозоренная и униженная…