Дневник натурщицы

Я спросила, была ли его жена такой же знаменитостью, как и он. Дама ответила, что, собственно говоря, она не может всего рассказать молодой девушке, потому что в этой истории было не все так прекрасно и замечательно и было бы совсем скверно и некрасиво, если бы другие стали этому подражать. В конце концов мне все же удалось выведать у моей спутницы, что Гете женился на своей любовнице. И этого она не смела сказать мне ясно и откровенно! Когда же наконец это было сказано, то ей, очевидно, сделалось легче на душе, и она рассказала мне тысячу вещей про Гете. По ее словам, весь город и двор короля так относился к нему, что он мог бы жениться на какой-нибудь принцессе; но никто не ожидал, что он возьмёт себе простую, почти необразованную девушку и в конце концов женится на ней, несмотря на то, что общество неодобрительно смотрело на это. Но он так счастливо жил с ней, так любил ее, так тосковал по ней, когда уезжал, что, вероятно, она была самым главным человеком в его жизни. И, если эта женщина была так необходима для такого великаго человека как Гете и так облегчала ему его творческий процесс, то мы должны вспоминать о ней с благодарностью, хотя и не все обстояло так, как должно было бы быть. О поэте ли идет речь, или о скульпторе – не важно, так же неважно, знаменит ли он как Гете или как мой Франц; каждый раз я воочию убеждаюсь, что думают люди о той, которая, не боясь общественного мнения, может полюбить художника, которому она необходима. Мне Франц сказал в первый же день, когда между нами все только началось, что мне можно даже не позировать ему, когда я нахожусь рядом, это намного облегчает его работу и все удается гораздо лучше. Разве это не тоже самое, что у Гете и его жены? И такой женщине ставят каменную плиту посреди города, а моя жеманная барышня осыпает ее цветами!

Я спросила а что еще было известно об этой женщине; была ли она, хороша, умна, остроумна, и когда я узнала, что, в сущности, она не была красивой, а только очень милой и нежной и что она даже писать не могла без ошибок, я почувствовала себя странно. Я ведь не только любила Франца, я ему была необходима для того, чтобы он мог хорошо работать; кроме того, ведь существует множество бронзовых и мраморных скульптур, где все сделано по эскизам моего тела. И, если Франц и умер слишком рано, и не успел добиться такой славы, как Гете, то все-таки между нами было кое-что подобное тому, что было у Гете и его жены. Ведь, в конце концов, Франц женился бы на мне или во всяком случае не женился бы на другой.

Затем мы пошли в дом, где жил Гете. Удивительно, что здесь я себя чувствовала гораздо торжественнее, чем раньше в церкви. Каким великим должен был быть этот человек, если после него все хранится в таком же порядке, в каком он все оставил после себя. На этом столе Гете играл с одним герцогом и Шиллером в скат. Все здесь осталось нетронутым. А у моего Франца? Все распродано и самое дорогое для него, его аэростат, лежит в Шпре!

Все-таки невозможно сохранять все вещи после каждого человека. Я очень рада, что знала того, чьи работы сохранятся на долго, а вместе с ними сохранится и память о моем теле. Хозяйка рассказывала мне, что до сих пор еще находят вещи, принадлежавшие Гете, и что по сей день не прекращается публикация его произведений. Она сказала мне, что если потомки Гете все еще живы, то они и теперь продолжают получают деньги за его произведения. 70 лет спустя, после своей смерти он все еще зарабатывает деньги! Заработаю ли я что-нибудь своими пятидесяти пфенниговыми тетрадями? Мне не хотелось бы, чтобы кто-то чужой все это читал, но, если после моей смерти моим сестрам придется туго, то мне все равно, пусть издадут.

2 января

Сегодня вечером мы хотим отправиться обратно и утром немного погуляли по городу. Мои гордые мысли о себе и Франце, навеянные Гете и его женой, получили отрезвляющий удар. Мы как раз проходили мимо театра и памятника Гете и Шиллеру, как вдруг нам повстречалось несколько человек в шляпах с большими полями, как те, которые носили мои прежние заказчики. Я спокойно смотрела на этих людей, но вдруг сильно испугалась. Один из этой компании поклонился мне– это был берлинец. Я пошла дальше, не обращая на него внимания, но сильно покраснела; человек этот по крайней мере оказался настолько деликатным, что не назвал меня по имени, только смотрел на меня; он остановился, посмотрел мне вслед с каким-то двусмысленным выражением на лице, как будто хотел сказать: «эту особу я однажды видел обнаженной». Мое сердце на секунду перестало биться, но я ничем этого не выдала! Когда мы удалились от художников, дама сказала мне, что с моей стороны очень разумно не обращать внимания на таких бесстыдных поклонников. Я ей ответила, что люди, которые с юных лет самостоятельны и повсюду бывают одни, приобретают известный навык не обращать внимания на навязчивость мужчин, и это самое лучшее средство избавиться от них. Но я была очень рада, что вся история закончилась благополучно. Все опасности минуют, когда я буду в поезде.

3 января