Дневник обезьянки (1957-1982)

Джон Барри перестал оплачивать аренду дома на Чейн-Роу, а поскольку после нашего развода он не давал мне ни гроша на воспитание Кейт, то этот дом стал для меня последним связующим звеном между мной и прошлым. Судья доказал, что я живу в Париже с Сержем, и потребовал в кратчайшие сроки освободить дом. В противном случае от меня могли потребовать, чтобы я вернула его в том же состоянии, в каком он находился во времена предпоследнего арендатора, то есть 20 лет тому назад. Я так перепугалась, что, даже ни с кем не посоветовавшись, принялась быстро собирать вещи.

* * *

Навсегда прощаюсь с Чейн-Роу. Навожу порядок в детской. Выбрасываю детали пазлов, кукол с оторванными ногами, сломанные игрушки. Комната выглядит как после авианалета. Старые рождественские елочки, гирлянды, серебряные шары… Я не удержалась и заплакала. Разумеется, я должна отсюда уехать, это самый разумный выход, да другого выбора у меня и нет, но боль накатила слишком неожиданно. Список литературных новинок за последние десять лет, воспоминания о рождественских праздниках, пережитых здесь радостях… Всему этому приходит конец. Я сама себя чувствую персонажем литературы. Звонят церковные колокола, но их звон меня больше не касается; мимо идут по залитой солнцем улице люди, а я прощаюсь с жизнью, которая больше никогда не будет прежней: дом, воспоминания, солнце, Эндрю в подвале, мама и папа на той стороне улицы – все навсегда остается в прошлом. Линда вчера вышла замуж; Эндрю купил себе квартиру, а я живу в Париже. У мамы с папой меня всегда ждет моя комната, но все теперь по-другому. Я приезжала сюда редко, только на Рождество и иногда на каникулы, но я знала, что у меня есть на земле любимое место, любимое убежище. Скоро здесь отключат телефон. Номер FLA 6078 перестанет быть моим. Мне больше не придется раздражаться на детей, которые топочут в комнате у меня над головой; не придется варить Эндрю кофе; не придется перебегать через дорогу, чтобы поздороваться с мамой и папой. Такое чувство, что в один миг исчезает целый кусок моего прошлого. Скоро начнут бледнеть и стираться мои воспоминания; еще неделя – и все будет кончено. Если у человека болит отрезанная нога, это ужасно, но как мне убедить себя, что я должна сама себе отрезать здоровую ногу? Это примерно то же, что похоронить человека. Что может быть хуже смерти? Смерть – это конец, и никакое время не в силах смягчить боль утраты. И такое происходит все чаще и чаще. Тебя отрывают от твоих корней. Это нормально. Но, Боже мой, как же это больно.

Август, Довиль, 14 часов

Позавчера Кейт проявила чудеса храбрости. Мы – Кейт, Шарлотта и я – были на пляже в Вилье-сюр-Мер, близ Кабура. Я высмотрела кусочек пустынного пляжа подальше от толпы, и мы двинулись туда мимо двух старых дотов, упавших со скалы. Кейт сказала мне, что заметила двух парней, которые странно смотрели на Шарлотту, и она даже велела ей отойти от них подальше. Я оглянулась и увидела за камнями двух парней лет двадцати и с ними двух девиц. Они устроились довольно близко от нас, хотя в их распоряжении был большой кусок пустого пляжа. Но я решила, что это мои очередные любопытные поклонники, и сказала девочкам, чтобы не обращали на них внимания. Кейт попросила разрешения искупаться. Было холодновато, но только что выглянуло солнце, поэтому я согласилась и стала натягивать купальник – Кейт держала полотенце, которым я обернулась. Мы пошли в воду, но я время от времени посматривала на берег, где осталась моя корзина, а в ней – все наши вещи. Но потом мне это надоело, и я решила спокойно поплавать. На всякий случай я сказала Кейт: «Посматривай за нашими вещами». Вдруг Кейт завопила: «Грабят!» – и бросилась к берегу. И правда, по пляжу удирали двое парней… Мы с Шарлоттой тоже выбрались из воды и обнаружили, что моя корзина исчезла. Я велела Шарлотте сидеть на месте, а сама побежала догонять парней. Кейт уже летела впереди меня, да так быстро, что почти настигла одного из парней, белобрысого. Я добежала до парковки. О, ужас, ни одного полицейского, который хлопал бы по спине Кейт и вручал ей Victoria Cross[175]. Хуже того – ни следа самой Кейт. Вокруг меня начала собираться толпа. Я рыдала. Но тут кто-то спросил: «А это не она?» Я обернулась и увидела свою дочь, которая радостно махала мне рукой. Она сказала, что корзина у Шарлотты. Мы вернулись к ней; она сидела вся в слезах из-за того, что мы бросили ее одну на пляже. Но какова Кейт! С такой смелостью броситься догонять злоумышленников! Надеюсь, в будущем ей никогда не придется проявлять подобную отвагу!

Час ночи

Писала в дневник до трех часов ночи. Мы все подготовили к приезду Эндрю, но в 15 часов он позвонил и сказал: «Катастрофа! Я не смогу выбраться раньше вторника». Ему надо было закончить статью о Дж. М. Барри для Sunday Times. Кейт расплакалась от досады, да и мне хотелось разреветься. Мы так его ждали! И так расстроились!