Дневник парижского горожанина

724. Далее, в сказанном же сентябре-месяце тысяча IIIIc XXXVII года, парижане обложены были вновь тальей весьма странного свойства, из всех каковые бывали ранее, ибо никто в Париже не был от нее избавлен, безразлично к званию, будь то епископ, аббат, приор, монах, или же монахиня, каноник, священник с бенефицием или [без такового], стражник, музыкант, приходской клирик, или же иной человек безразлично к своему званию. И тяжкая талья изначально возложена была на духовных[2103] и вкупе с таковыми на богатых торговцев и торговок, и отдавали один IIIIm франков, другой же — IIIm или же IIm франков, VIIIc, VIc по своему состоянию, а позднее на прочих, не столь богатых, и отдавали кто — C или же LX, L, или же XL при том, что из таковых самый мелкий [торговец] платил по XX франков, или более X франков, при том, что никому не приходилось платить более XX и менее X, прочие же [состоянием еще более] скромные вносили не более чем C солей, и не менее чем XL парижских солей. Таковая же тяжкая подать сменилась иной, еще более бесчестной, ибо правители изымали из церквей серебряные изделия, как то кадила, блюда, чаши для причащения, подсвечники, дискосы, коротко говоря, всю утварь церковную, каковую они брали, не спрося на то соизволения[2104], и засим же присвоили большую часть монетного серебра, что обреталась в сокровищнице религиозных братств[2105]. Коротко говоря, они забрали у Парижа таковую сумму, что ежели ее назвать, трудно будет в названное поверить и все то сделано было под предлогом штурма замка что в Монтеро вкупе с самим городом. И обретались в окрестностях такового, теряя время даром вплоть от середины августа вплоть до четверга, XI дня октября-месяца, в каковой день, что следует празднику Св. Дионисия[2106], взяли город штурмом, тогда как солдаты [в нем бывшие] скрылись в замок, и после того множество раз возобновляли между собой переговоры, и при том, что не могли прийти к единому мнению, и посему же били по замку из пушек и прочих метательных орудий, столь упорно и настойчиво, что замку, вкупе с бывшими внутри нанесен был тяжкий урон. Тогда же бывшие внутри также стреляли по бывшим снаружи при том, что это им не принесло особой пользы, и оставались там столь долго, сколь то могли, после чего начали переговоры с королем, и сошлись на том, что англичане уйдут прочь, сохраняя свою жизнь, как иностранцы, вторгшиеся на чужую землю, ибо явились во Францию не по своей воле, а те же из них, что были французами, сдались на волю короля, и с ними же поступлено было следующим образом: большая часть из таковых предателей-французов[2107] повешена была за шею, прочих же обязали к долгому паломничеству с веревкой на шее[2108]. Таковое же дело пришлось в субботу, на XIX день октября, тысяча IIIIc XXXVII года, и в следующий за тем вторник сдались бывшие в замке, и удалились прочь. Бывшие же в Париже тем были не слишком обрадованы, посему же по случаю взятия такового замка не жгли костров и не радовались, и событию таковому не уделили внимания, как то было при взятии города, ибо во всех монастырях Парижа тогда звонили в колокола, и повсюду царило веселье, и всю ночь жгли костры, и танцевали, сейчас же таковым образом не было поступлено, ибо англичан отпустили прочь, при том, что все они, числом IIIc, были разбойниками и головорезами. И большая часть из таковых воспользовалась рекой, дабы увезти с собой больше имущества, и когда им случилось проплыть мимо Парижа, объявлено было под угрозой петли, дабы никто из жителей обоего пола не смел и не дерзал их называть иначе как «англичанами»[2109], чем парижане были весьма недовольны, но в таковой раз были вынуждены то стерпеть, ибо никто не смел в те времена заговаривать о том, что касалось общего блага[2110], ибо им приходилось тогда же терпеть столь великие притеснения, и [платить] столь высокие тальи, как о том сказано было выше, и получать жалование столь низкое, при том, что хлеб, и вкупе с ним все съестное было столь дорого, как то не случалось за последнюю сотню лет. Успокаивала едино лишь надежда на возвращение короля, каковая же во многом оказалась тщетной, ибо когда ему случилось вернуться в Париж — каковое же событие пришлось на день следующий празднику Св. Мартина[2111], зимой тысяча IIIIc XXXVII года, по каковой причине устроен был праздник, столь великий, будто чествовали Господа, ибо при входе в бастиду Сен-Дени[2112], через каковую он двигался, блестя оружием[2113], в сопровождении дофина[2114], бывшего около X лет от роду, вооруженного равно как и отец-король, при том, что по въезде горожане воздвигли над его головой балдахин, как то в обычае во время [Торжества] Спасителя, когда несут [Тело] Господне[2115], и таковой же несли вплоть до Ворот Художников, что внутри городской черты[2116]. И от сказанной же бастиды и вплоть до самых ворот представляемы были мистерии, весьма радующие глаз, как то у Ворот-что-в-Полях пели ангелы, а у фонтана, что у малого моста Сен-Дени располагалось множество красот, каковые описывать было бы слишком долго, при том что перед церковью Св. Троицы представлены были словно бы Страсти Господни, как то делалось для малолетнего короля Генриха, когда таковой коронован был в Париже, о чем сказано было ранее[2117].