Дневник парижского горожанина

172. Далее, в указанное же время, бургундцы подступили с осадой к Корбею и опустошили окрестности, и несколько раз шли на приступ, но затем отступили от города и отошли к Шартру, однако, в ночь накануне праздника Св. Климента явились у стен Парижа внезапным и словно бы чудесным образом[545]. Солдаты же из гарнизона множество раз вступали с ними в стычки и в таковых неизменно терпели большие потери в людях, при том, что уцелевшие [столь же неизменно] опустошали деревни, каковые прилегали к Парижу, мародерствуя, грабя и вымогая деньги. С собой же они угоняли весь скот, каковой только могли добыть — иными словами, быков, коров, коней, ослов и ослиц, кобыл, свиней, овец и баранов, [коз], козлят, и прочих, за что могли выручить деньги, из церквей же забирали книги и прочее, что могли унести с собой, а в женских монастырях захватывали миссалы, бревиарии, и прочие вещи, каковые могли себе присвоить, и всем приходилось все вышеперечисленное сносить молча, ибо любая попытка принести в том жалобу коннетаблю или же капитанам для самого жалобщика оборачивалась бедой. В самом деле, ежели кому из нормандцев удавалось добраться до Парижа, откупившись от англичан деньгами, или иным каким способом, они оказывались в руках у бургундцев, а затем в полулье от города или около того, попадали в плен к французам, каковые обращались с ними с жестокостью и безжалостностью сарацин. Эти же люди, иными словами, добрые купцы, весьма честного нрава, каковым довелось во всех сказанных лагерях побывать на положении пленных и затем освободиться, выкупив себя за деньги, позднее уверяли и клялись, что англичане оказывались покладистей всех прочих, а бургундцы же покладистостью своей в сотни раз превосходили парижан, при том, что последние столь же ненасытны были в грабежах и вымогательстве[546], и столь охотно присуждали к тюремному заключению и казни, что те не могли не испытывать по отношению к ним великого изумления, как то пристало на их месте любому доброму христианину.

173. Далее, в скором времени после Дня всех Святых[547], дрова столь поднялись в цене, что за добрую связку из сотни прутьев для растопки просили по II франка, а за связку небольших поленьев — XXIII соля, за моль поленьев из Бонди — XX парижских солей[548].

174. Посему, за моль поленьев просили по XX парижских солей, дороговизна же эта держалась вплоть до конца зимы.

175. Далее, тогда же мясо столь поднялось в цене, что за малый кусок бараньей задней части просили по VII или VIII парижских солей, а небольшой кусок говядины — из тех, что подороже — в II [парижских соля][549], в то время как сходный кусок в октябре обходился в VI парижских денье, а бараньи же потроха — II или III блана, баранья голова — VI парижских денье[550], а ливр соленого масла — VIII бланов.

176. Далее, за небольшую свинью[551] просили по LX солей, или даже по IIII франка[552].

1418

177. Далее, в январе месяце того же года, прево Парижа[553] подступил с осадой к Монлери, бывшие же в городе сочли для себя лучшим откупиться деньгами[554].

178. Далее, он оттуда направился к Шеврезу и захватил город[555], и отдал его на поток и разграбление, и каждый солдат захватил себе столько, сколько мог увезти на телеге или иным каким способом, и с городом поступили как некогда с Суассоном и хуже того, в то время как добрых жителей сказанной земли убивали без пощады.

179. Далее, в последнюю неделю января сказанного же года, король подступил к Санлису, желая занять город силой или каким иным способом, в то время как защитники покинули его не дожидаясь штурма[556].

180. Далее, в то же самое время, все добрые нормандские города, как то Руан, Монтивилье, Дьепп и множество иных, видя как Арфлер, Кан, Фалез и множество добрых городов этой земли пали под натиском англичан[557], так и не дождавшись помощи от короля французского[558] предпочли сдаться герцогу Бургундскому, о чем объявили в направленных к нему письмах[559].

181. Далее, в тысяча IIIIc XVII году, в день Св. Мартина зимнего, по всеобщему волеизъявлению и согласию всех христианских королей папой был избран кардинал по имени Мартин[560], каковое событие праздновал весь христианский мир за исключением Парижа, где никто не смел о том упоминать, ибо в IIII субботу Великого Поста сказанного же года ректор[561] поднял о том вопрос в совете, каковой ректор счел за лучшее устроить праздник по поводу избрания Св. Отца, ибо таковых празднеств не устраивали уже более двух с половиной лет[562], за что его бросили в тюрьму[563] и вместе с ним туда же отправили X или XII [университетских] магистров[564].