Дневник парижского горожанина

346. Далее, в сказанное же время, в субботу на XXIII день мая, парижские власти приказали объявить дабы отныне никто, какого бы положения он ни был, не смел принимать или приказывать принимать [монеты достоинством в] гро[1031], под угрозой [весьма] тяжкого наказания, и дабы все подобные монеты отнесены были к менялам, на каковых возложена была миссия обеспечить их обмен. Таковых же менял насчитывалось четверо, и каждый из них на своем столе имел по французскому флажку. В то время как в хождении не оставалось ни единой марки[1032] добрых гро, стоимостью в VIII денье, но исключительно дурные монеты, каковое дело повергло в величайшее уныние и богачей и бедняков Парижа, ибо у многих не было иных денег, обмен же был для них весьма невыгоден, ибо даже наилучшие гро, какие в иное время стоили бы XVI парижских денье за штуку ныне стоили не более чем [один парижский] денье, или турский полуденье. Посему в народе начался великий ропот, ввиду того, что за неимением иных денег им не на что было купить хлеба и вина. Также доподлинно было известно, что сказанные гро запрещено было принимать, по причине того, что Дофин и его люди от своего имени приказали начеканить таковых гро весьма дурного качества, каковые гро затем были переправлены в Париж и иные добрые города, отказывающиеся от повиновения их проклятой банде, сделано же это было руками лже-торговцев, каковые сумели посредством сказанного жестокого обмана весьма пополнить свою казну. Посему, когда сказанные деньги приказано было изъять, в самом лучшем случае за таковые возможно было выручить не более одного турского полуденье, и по сказанной же причине запрещено было отныне сохранять их у себя[1033].

347. Далее, на XXV день мая, в праздник Св. Урбана, в Париже обезглавили двух капитанов, каковые принимали участие в мятеже, случившемся в Мо[1034]; как то мэтра Жана де Рувра и рыцаря, занимавшего должность бальи сказанного города. Его же звали мессир Луи Гаст.

348. Далее, в сказанный же день королева английская[1035] прибыла в Венсенский Лес[1036] в сопровождении блестящей свиты, состоявшей из рыцарей и дам.

349. Далее, на XXIX день сказанного же мая месяца, королева совершила въезд в Париж, в то время как перед ее носилками несли две горностаевых мантии, о каковом деле народ терялся в догадках, единственно предполагая, что сказанным образом она желала дать понять, что является королевой Франции и Англии[1037].

350. Далее, в честь короля и королевы английских, а также всех сеньоров сказанной земли, для парижан устроены были троицкие[1038] торжества, каковые пришлись на последний день мая, и в нельском отеле[1039] представлена была мистерия[1040], посвященная Страстям Св. Георгия[1041].

351. Далее, на следующий день после праздника Тела и Крови Господних[1042], король английский отбыл прочь из Парижа, увозя с собой в Санлис короля Франции и королеву, его супругу. В следующую же за тем неделю, схвачен был оружейник, проживавший на улице Эмери[1043], по имени мэтр Жан…[1044] вкупе со своей супругой, каковой ныне или в прежние времена состоял на королевской службе в качестве оружейника, и вместе с тем булочник, живший на углу улицы Эмери, по имени… каковой булочник в скором после того времени был обезглавлен, сказанного же оружейника схватили в Куппо-ле-Сен-Марсель[1045], что за городскими стенами, вместе со своей супругой, их же вдвоем заключили во Дворец[1046]. Утверждали, будто эти двое договорились с арманьяками, что отдадут им Париж с следующее за тем воскресенье[1047], каковое приходилось на XXI день июня месяца, тысяча IIIIc и XXII года, и по сказанной причине арманьяки, бывшие в Компьене покинули город без боя, надеясь в тот же самый день разграбить Париж. Но Господь, каковой располагает, в то время как мы всего лишь предполагаем, уберег от них город, они же удалились прочь в великом сокрушении, ибо имели достаточно сил и располагали всем необходимым, дабы удерживать в своих руках сказанный город в течение целого года, как то стало известно, когда они его оставили. У них же было в распоряжении больше ста конников и тысяча пеших солдат, и до пятиста дурных и безумных женщин[1048]; они же все присягнули обоим королям в том, что никогда более не поднимут оружия против королей французского и английского[1049], и таковым образом ушли безнаказанно и без всяких для себя трудностей, унося прочь все, что могли унести на себе, не употребляя для того ни лошадей, ни повозок[1050], и покинули город в великом воодушевлении, предвкушая, что разграбят Париж.