Дневник полковника Макогонова

Казак, он же Жевлади, полукровка и оборотень, выслеживал простецких, доверчивых солдат, таких как Андрюха Карамзин — не отчаянных, не бойцов выбирал. Конг получал наводку, давал команду братьям-таксистам. С разведкой Жевлади не стал бы связываться.

На Мельнике он и обломился.

Мельник в тот день, когда турнули его со взвода, выглядел как последнее «чмо» с раскисшими губами и несвязной речью. Кто ж предупредил бы Жевлади, что Мельник даже в пьянке ума не терял. Не терял, но скрывал это тщательно — интуитивно.

Макогонов натуральным образом прогнал из разведки Мельника. Но Макогонов руководствовался одним правилом — пьет солдат, значит, сломался. А если сломался, то пусть займется починкой души и тела. Иначе в критической ситуации дрогнет рука у солдата, выдержки не хватит — алкоголь размягчает мозг и сознание. И погибнут люди — его, Макогонова, люди, за которых он в ответе.

В кафе у Малики и попытался Жевлади завербовать Мельника. Мельник сказал, подумаю. Но Жевлади не мог предположить, что Мельник, в миг протрезвевший после вербовки, придет к командиру и сразу же выложит ему весь расклад. Скажет командир: «Ну что, мудила, допился! Что теперь делать? Кто тебе поверит? Ну ладно, я поверю, а если выйдут на тебя смежники из “конторы”. Даже я не смогу тебя вытащить. Им будет проще отработать тебя и ликвидировать. Поди докажи, что ты не играешь на две стороны». Призадумался Мельник — что делать, командир? Вот тогда Макогонов со Штурманом и придумали схему. Тем же вечером Мельник стрельнул в командира, случилось это на плацу при всех. Так и нужно было, чтобы свидетелей оказалось много, чтобы поверили. Мельник стрельнул дурной очередью, свистнули пули. Тимоха и Паша Аликбаров были в курсе. Они Мельника скрутили, но не били сильно — так, бока намяли. Сунули Мельника в камеру. В тот день, когда вели Мельника по плацу с посиневшим лицом, думал Вова, что Тимоха тормоз и осел. Потому что с дурьей своей силы двинул ему в глаз и ухо. А ведь договаривались, что «подкрасят» его для виду только. Брел тогда Мельник по плацу, и звенело у него в голове. Тимоха извинялся потом. Простил Мельник Тимоху. Пока сидел Мельник в камере, выводили его — подкармливали. Но прятали от лишних глаз.

Савва чуть все дело не испортил. Он же не в курсе был последних событий. Во взводе поговорили и решили, что Мельник тронулся умом. Посожалели. Но Савва все не мог поверить, что так просто друг его «свалился с катушек». Он драться и полез с Пашей Аликбаровым. Савву связали и засунули в баню. Пришлось Паше долго объяснять Савве, что с Мельником ничего плохого не случится, что он лечится от пьянки и что командир замутил какие-то дела. Но какие, никто не знает. Но если Савва начнет рыпаться — спасать кореша, будет Мельнику только хуже. Савва успокоился — его развязали. Но громадина Паша так и ходил за строптивым калмыком, дышал тому в ухо, чтоб по наивности степной не наворотил Савва глупых дел.

И никто больше в комендатуре не знал, что Мельник главная фигура в этой такой не похожей на правду шпионской игре.

И закрутилось.

В голове же Макогонова картина выстроилась ясная еще тогда, когда отъезжали они с мародером Ленькой Маркманом от Северного госпиталя. Подполковник толкал пешки вперед и терпеливо ждал, когда двинуть конем на главную фигуру. Понял Макогонов, что у Малики в кафе завязывались темные дела. Бедняга Карамзин такси заказывал у Малики. Мельника тоже вербовали у Малики. Может, и взяли бы Малику, но она так неожиданно вовремя пропала. Вор-законник Ибрагим божился, что племянница его Малика ни при чем. Макогонов не поверил ему, подготовил группу, чтобы ехать в село брать чертову торговку. Но Мельник… Вот сукин сын! Мельник предложил себя, чтобы сыграть на его мельниковой крапленой карте. «Перебор может быть», — предупредил Макогонов. Но Мельник сказал, что в шахматах он, конечно, не силен, хотя и имеет краповый берет, но «очко» со «сварой» не перепутает, и считает, что при данном раскладе перебор лучше недобора.

Рванули фугас у рынка.

Мельник для закладки фугаса выдал Казаку-Жевлади часовой механизм, собранный самим Славкой Норгеймером. Тогда у воронки и растерзанного осколками автобуса Норгеймер и высказал свои подозрения начальнику разведки. Макогонов отвел Славу в сторону. Употребив весь запас уставных и ненормативных словосочетаний, дал понять Норгеймеру, чтобы молчал тот как засушенная вобла. Норгеймер оказался мужиком понятливым, не ошибся в нем Макогонов.

Солдата было жалко — того, что валялся в луже крови с перерезанным горлом…

Штурман тогда почти прекратил операцию, почти на принцип пошел — закрывайте, товарищ подполковник, лавочку! Но Макогонов оказался твердым.