Дневник провинциальной дамы

15 июля. NB. Перед отъездом напомнить Роберту, что Глэдис нужно заплатить жалованье в субботу. Распорядиться насчет генеральной уборки в моей комнате. И насчет прачечной. Сказать Мадемуазель про зубы Вики, гликотимолин[152], про то, что Хелен Уиллс нельзя пускать на кровать, и про подкладку чесучового плаща. Написать мяснику. Вымыть голову.

17 июля. Роберт провожает меня на ранний поезд в Лондон после сумбурных и волнительных минут, проведенных за лихорадочными попытками заставить чемодан застегнуться. Наконец это удается сделать, но меня не покидает убеждение, что заставить его открыться будет по меньшей мере столь же трудно. Вики весело, но ласково говорит мне «до свидания», а в последний момент не на шутку расстраивает тем, что доверчиво спрашивает, успею ли я вернуться, чтобы почитать ей после чая? Ей уже подробно объяснили, как долго я буду отсутствовать, потому этот несуразный вопрос лишает меня остатков спокойствия, да еще и Мадемуазель тут же восклицает: «Ah! La pauvre chère mignonne!»[153]

(NB. Французская эмоциональность порой доходит до абсурда.)

Кухарка, Глэдис и садовник выстраиваются у выхода и выражают надежду, что я прекрасно проведу отпуск, а Кухарка для вящего эффекта добавляет, мол, такой ветрище, что, похоже, будет шторм, а она всегда Ужасно боялась утонуть. С этим мы и отъезжаем.

Как обычно, прибываем на станцию слишком рано, и, чтобы скоротать время, я прошу Роберта срочно мне телеграфировать, если что-нибудь случится с детьми, – и тогда вернусь в течение суток. В ответ Роберт только уточняет, взяла ли я паспорт. Совершенно уверена, что паспорт в лиловом несессере, куда я положила его неделю назад, и с тех пор проверяла, там ли он, каждый день по два-три раза, в последний раз – сорок пять минут назад перед тем, как выйти из своей комнаты. Тем не менее почему-то чувствую необходимость достать из сумочки ключик, открыть несессер и еще раз убедиться в наличии там паспорта.

(Вопрос: Не такое ли поведение хорошо известно в медицинских кругах как симптом душевного расстройства? Смутно возникает настораживающая ассоциация с престранным поведением доктора Джонсона[154] на улицах Лондона, но было бы слишком неприятно додумывать эту мысль до конца.)

Прибывает поезд, я прощаюсь с Робертом и в последний момент спрашиваю, не считает ли он, что мне лучше никуда не ехать. Роберт благоразумно воздерживается от ответа.

(Вопрос: Если бы подобное импульсивное предложение однажды было принято, разве не возникла бы крайне огорчительная ситуация? Но тогда получается, что такие предложения делаются не слишком искренне? Смотреть в глаза правде очень неприятно, так что и эту мысль приходится оставить.)

Перевожу внимание на попутчицу – седую недоверчивую даму, – которая с ходу сообщает, что замок на двери туалета (открывающейся наружу) сломан и она не закрывается. Я сочувственно вздыхаю и захлопываю дверь. Она остается закрытой. Мы выжидательно смотрим на нее, и она снова открывается. Позже попутчица предпринимает новую попытку, оканчивающуюся похожим результатом. Большая часть путешествия проходит за этим упражнением. Я задумчиво отмечаю, что надежда, мол, умирает последней, и вид у попутчицы становится еще более недоверчивым. Наконец она с нотками отчаяния в голосе заявляет, что это, право, совсем нехорошо, и погружается в унылое молчание. Дверь триумфально остается открытой.

Перебираюсь с вокзала Ватерлоо на Викторию[155], в такси достаю паспорт, чтобы держать его Наготове, потом решаю убрать обратно в несессер. (Доктор Джонсон снова напоминает о себе, но я не обращаю на него внимания.) С ужасом наблюдаю, как ветер неистово раскачивает деревья на Гровенор-Гарденс[156].

Меняю английские деньги на французские на вокзале Виктория, но высокомерный молодой человек в маленьком киоске отказывается выдавать купюры меньше сотни франков. Я спрашиваю, как этим расплачиваться, например, с носильщиком, но высокомерный молодой человек непреклонен. В конце концов мне на помощь приходит расторопный джентльмен в синей с золотым униформе и с нашивкой «Дин энд Доусон». Он волшебным образом обеспечивает меня разменными монетами, спрашивает, забронировала ли я место, провожает меня к нему и говорит, что он представитель самого известного туристического бюро в Лондоне. Я искренне заверяю его, что никогда не обращусь ни в какое другое бюро, и мы расстаемся друзьями. Делаю на багажной бирке пометку о том, что было бы абсолютно правильно написать в «Дин энд Доусон» о том, какой у них замечательный сотрудник, но вряд ли это сделаю.