Дневник провинциальной дамы

Вопрос все еще решается, когда я снова засыпаю. Утром из коридора ничего не слышно, и я тщетно размышляю над тем, остался хозяин с псом на станции или они едут вдвоем в отдельном вагоне. Отстояв длинную очередь, кое-как умываюсь в специальном, очень грязном закутке. К своему огорчению, узнаю, что завтрака не будет до Авиньона. Известие вызывает у молодого американца глубокую тревогу, и он заявляет, что не знает, как на французском будет «грейпфрут». Я тоже не знаю, но уверена, что это слово ему не понадобится.

Поезд опаздывает, и в Авиньон мы прибываем около десяти. Молодой американец в панике уверяет меня, что, если он выйдет из поезда, тот уедет без него. Такое уже случалось с ним раньше в Давенпорте, штат Айова. Во избежание подобной катастрофы предлагаю принести ему чашку кофе и две булочки и успешно это делаю, предварительно позаботившись о собственных нуждах. Настроение у всех улучшается, и Гугуст объявляет, что он намерен побриться. Его матушка ахает и восклицает: «Mais c’est fou!»[163], с чем лично я согласна. Все остальные (кроме Деде, пребывающего в мрачном настроении) увещевают Гугуста, мол, поезд качает и можно порезаться. А синий берет даже предсказывает, что Гугуст себя обезглавит. Все громко охают.

Гугуст настаивает на своем, достает бритву и маленькую кружку, которую дает держать Деде. Мы все пребываем в огромном напряжении. Мать придерживает Гугуста за локоть в течение всей процедуры, которая не производит никаких видимых перемен в его внешности. После этого краткого развлечения становится скучно, и все погружаются в разморенное молчаливое состояние. Пейзаж за окном становится холмистым и песчаным, в воздухе колышется знойное марево, и иногда показывается сине-зеленое море.

Время от времени поезд останавливается и исторгает из себя пассажиров. Мы теряем пожилых супругов-французов, и Гугусту приходится кричать им из окна, что они забыли термос. Затем нас покидает синий берет, который до последнего не переставал говорить. На перроне он оборачивается и кланяется отъезжающему поезду. Гугуст, Деде и их матушка остаются со мной до конечной станции, поскольку им ехать в Антиб[164]. Молодой американец выходит вместе со мной, но я теряю его из виду, потому что взволнована встречей с Роуз, такой очаровательной в желтом вышитом платье. Она говорит, что рада меня видеть, и добавляет, что я похожа на выжатый лимон (в правоте ее слов я убеждаюсь в гостинице, поглядев на себя в зеркало), но тактично умалчивает о том, что лицо у меня в саже, а сорочка загадочным образом сползла и виднеется из-под платья, знаменуя полную деградацию внешнего вида.

Роуз рекомендует ванну и сон, и я соглашаюсь и на то и на другое, но отказываюсь от предложенного чая, поскольку он слишком напоминает английскую деревню и кажется неуместным. Глупо интересуюсь, нет ли мне писем из дома, хотя они успели бы дойти, только если бы были написаны еще до моего отъезда. Роуз спрашивает, как поживают Роберт и дети. Я отвечаю, что не должна была приезжать без них, и она снова рекомендует сон. Соглашаюсь и иду спать.

23 июля. Не могу не отметить контраст между тем, как бешено мчится время на отдыхе, и тем, как тянутся дни и даже часы в другой, более привычной обстановке.

(NB. Это раз и навсегда развеивает заблуждение о том, что время будет идти медленно, если ничего не делать. Напротив, дни кажутся длиннее, если они заполнены делами.)

Роуз, которая всегда умела находить привлекательных и интересных друзей, окружена талантливыми и даже знаменитыми личностями. Все мы ежедневно собираемся на скалистом пляже и купаемся в море. Температура и пейзаж совершенно не такие, как возле Ла-Манша или Атлантического океана, и я осмелела настолько, что плаваю довольно активно. Не могу, однако, соперничать с виконтессой, которая умеет нырять, или с ее подругой, которая очень эффектно прыгает в море, стоя спиной к воде. И все же однажды дух состязательности толкает меня на то, чтобы нырнуть. Убеждена, что погрузилась в самые глубины Средиземного моря, и даже опасаюсь, что не сумею их покинуть, но крайне добрая зрительница (известная директор школы) на мой вопрос о том, глубоко ли я нырнула, отвечает, что «немного ушла под воду», и больше мы эту тему не затрагиваем.

25 июля. Вики пишет короткое, но ласковое письмо, а Мадемуазель – пространное и довольно неразборчивое, но явно выражает надежду на то, что мне прекрасно отдыхается. Тронута и отправляю каждой по открытке с видами. Письмо от Робина, написанное в школе, приходит позже и традиционно содержит упоминания о незнакомых мне мальчиках, а также уведомление о том, что двоих из них он пригласил к нам на каникулы и сам тоже поедет к кому-то на неделю. В постскриптуме без обиняков спрашивается, купила ли я уже шоколад.

Сразу же покупаю.