Дневник провинциальной дамы

26 июля. С радостью вижу в зеркале, что выгляжу на десять лет моложе, чем по приезде. И все это даже несмотря на недавнее приключение, причем опасное. Vent d’est[165] поднял на море зыбь, а в такую погоду не рискует купаться никто, кроме виконтессы. Она указывает на огромную далекую скалу и заявляет о намерении до нее доплыть. Говорю, что тоже хочу. Еще даже не на середине пути понимаю, что ни за что не доплыву, и начинаю надеяться, что вторая жена Роберта будет добра к детям. Размеренно плывущая виконтесса спрашивает, все ли хорошо. Отвечаю, что вполне, и меня тут же захлестывает.

(Вопрос: Божья кара?)

Продолжаю плыть. Скала все отдаляется. Размышляю о том, что заголовки, объявляющие о кончине в столь почтенном обществе, звучат весьма благородно, и мысленно придумываю один-два, которые будут хорошо смотреться в местной газете. Прикидываю, каким будет траурный абзац в Приходском Вестнике, налетаю на маленькую скалу и снова ухожу под воду. Загадочным образом возрождаюсь из пены, но выгляжу при этом далеко не как богиня Венера.

Говорят, что у утопающего перед глазами проносится вся жизнь. От этой огорчительной мысли чуть снова не ухожу под воду. Меня способен расстроить даже один-единственный эпизод, выбранный наугад, что уж говорить обо всем прошлом. Неожиданно замечаю, что расстояние между мной и скалой сократилось. Виконтесса, которая со слегка обеспокоенным лицом все это время плыла рядом, благополучно достигает цели, и вот я уже цепляюсь за острые камни и обдираю колени в кровь. Понимаю, что, как говорится, небеса меня Пощадили.

(NB. Постараться узнать, для какой цели. Если таковая вообще есть.)

Делаю вид, что это не колоссальное достижение, а нечто само собой разумеющееся, и провожу литературную параллель с Байроном, переплывшим Геллеспонт[166]. Прозвучало бы эффектнее, если бы я это произнесла, не запыхавшись и не выплевывая галлоны воды.

Возникает небольшое неприятное затруднение: чем заменить носовой платок при купании? Не могу вспомнить ни одной оказии, кроме, возможно, похорон, когда этот маленький предмет личного обихода требуется столь же часто и срочно. Выход, который приходит в голову, совершенно меня не устраивает.

Говорю, что замерзла (так и есть) и обратно не поплыву, а пойду по камням. Виконтесса проявляет исключительный такт и не пытается меня отговорить.

27 июля. Конец отпуска не за горами, и все очень по-доброму интересуются, почему бы мне не остаться подольше. Отвечаю, что из-за Роберта и детей, а про себя добавляю, что еще из-за слуг, прачечной, Женского института, перекраски ванной и состояния счета. Все вежливо выражают сожаление, и я бездумно обещаю приехать на следующий год, хотя знаю, что это крайне маловероятно.

Вечером накануне отъезда отправляю открытки с видами всем, кому намеревалась их отправить со дня приезда.

29 июля, Лондон. Обратное путешествие прошло в гораздо лучших условиях – я ехала первым классом с одной из самых благородных подруг Роуз. (Очень хотелось наткнуться на леди Б. в Париже или где-либо еще, но столь приятного совпадения не произошло. Однако я позабочусь о том, чтобы она узнала, в каких кругах я теперь вращаюсь.)

Море, как обычно, штормит, и я прибегаю к помощи «Австрийской армии», впрочем так же безуспешно, как и в прошлый раз. Пароход опаздывает, поезд – тоже. Последний поезд на запад Англии ушел с вокзала Паддингтон задолго до моего приезда на вокзал Виктория, и мне приходится ночевать в Лондоне. Пытаюсь сообщить об этом Роберту по телефону, но связь, как обычно, плохая, и я слышу только, как Роберт переспрашивает: «Что?» Мой ответ ему слышно еще хуже, и толку от такого разговора нет. Деньги кончились, даже одолженные у Роуз, – потрачено больше, чем планировалось, как это всегда бывает. Доверительно сообщаю все это Секретарю моего клуба. Она решает мне поверить, а потом добавляет обескураживающе: «Раз уж вы всего на одну ночь».

30 июля. После непривычно долгой поездки в новые места бывает довольно трудно вернуться в прежнюю колею.

31 июля. Начало каникул, как обычно, знаменуется записью детей к дантисту и врачу. Приходят фотографии из Сент-Агата, и меня они заинтересовывают (что, пожалуй, естественно) сильнее всех прочих. (Оказывается, купальник идет мне даже больше, чем я думала, а вот волосы не в лучшем состоянии, возможно, из-за соленой воды.) Укоряю себя за то, что гораздо дольше рассматриваю собственное изображение, а не чудесную группу очаровательных приятельниц и даже не красоту Природы, о которой свидетельствуют снимки моря и неба.