Дневник провинциальной дамы

К назначенному времени прихожу на Слоун-стрит. Вход в дом выглядит впечатляюще, а в вестибюле дежурит целая армия портье. Один из них везет меня на лифте наверх и оставляет перед ярко-фиолетовой дверью с антикварным молоточком в виде русалки-сирены, не вполне уместным в Лондоне, но, возможно, отражающим биографию Памелы. Квартира обставлена зеркальными столиками, черными пуфиками и остроугольными деревянными конструкциями зеленого цвета. Сражена наповал и пытаюсь представить, что бы сказала о таком Жена Нашего Викария, но воображения не хватает.

Памела принимает меня в маленькой комнатке, где столько же зеркал, но меньше пуфиков, а остроугольные конструкции – красные с голубыми зигзагами. Она с ходу ошарашивает меня тем, что пылко целует в щеку. Это очень мило, жаль только, неожиданно, иначе я бы проявила какую-нибудь другую реакцию, а не изумление, граничащее с испугом. Мне предлагается сесть на пуфик и закурить папиросу. Делаю и то и другое и спрашиваю про детей. «О, дети!» – восклицает Памела и начинает рыдать, но тут же перестает, и я не успеваю выразить сочувствие. Памела пускается в долгие и путаные пояснения о том, что жизнь так сложна, так сложна, но я, конечно же, соглашусь с ней, что на свете нет ничего важнее Любви. Подавляю сильное желание ответить, что банковский счет, здоровые зубы и адекватные слуги гораздо важнее, но поддакиваю и изо всех сил изображаю сочувствие.

Далее Памела произносит страстную речь, мол, это не ее вина, что мужчины всегда теряли от нее голову, и я, конечно же, помню, что это длится с тех пор, как Памела была совсем крошкой (ничего подобного не помню, а если бы помнила, то не сказала бы), и что, в конце концов, к разводу сейчас относятся не так, как раньше, а винят в таких случаях всегда женщину, разве нет? Не чувствую необходимости отвечать, да к тому же не могу решить, согласна я или нет с этим утверждением, так что снова изображаю понимание и издаю нечленораздельный, но, надеюсь, выразительный звук. Памелу это полностью устраивает, поскольку она пускается в дальнейшие откровения, от которых у меня едва глаза не лезут на лоб. Упоминаются Стивенсон, Темплер-Тейт, Прингл, а также прочие, чьих фамилий Памела не носила, винить в чем следует, по ее словам, только их. Чувствую, надо что-то сказать, поэтому спрашиваю, был ли счастливым ее первый брак («первый» звучит лучше, чем хоть какой-нибудь из браков). Счастливым? – переспрашивает Памела. Боже, о чем я говорю! По этому восклицанию заключаю, что не был. Тогда с кем она была счастлива? С Темплер-Тейтом? Это был сущий ад, угрюмо отвечает Памела. (Хотела бы уточнить для кого, но, естественно, этого не делаю.) Далее, очевидно, речь должна пойти о Прингле, и я снова не знаю, как бы поделикатнее спросить, но Памела берет инициативу на себя, и мне рассказывается длинная ужасная история.

Уодделл, так зовут Прингла (сочетание имени и фамилии сразу заставляет усомниться в здравомыслии его родителей), – Уодделл не понимает свою жену. Никогда не понимал, да и не смог бы. Она чувствительная, любящая, умная по-своему, хоть и не в ученом смысле, и с ней очень легко ладить (пусть это не покажется хвастовством). Ради Сильного Мужчины она готова на все. Вот такая она. Как плющ. Привязчивая. Я киваю и поддакиваю. Далее выясняется, что привязывалась она не к тем и это – главный источник возмущения Прингла. Мне вываливают подноготную супружеской ссоры. Лепечу, что мне жаль об этом слышать (ничего подобного, на самом деле я упиваюсь рассказом), и спрашиваю, мол, а как же дети. Это возвращает нас к началу, и повествование идет по тому же пути, что и раньше. Бридж в шесть явно позабыт, а я не считаю уместным о нем напоминать в тот момент, когда Памела уверяет меня, что очень-очень часто думает о том, чтобы Покончить со Всем. Непонятно, имеет она в виду жизнь вообще или супружескую жизнь с Принглом, а может, просто демонстрирует эксцентричность.

Разговор пять раз прерывается телефонными звонками, и Памела бурно и оживленно дискутирует с пятью неизвестными собеседниками: договаривается встретиться в пятницу в три, проведать тяжело больную особу в доме престарелых, организовать встречу с некоей дамой, у которой имеются знакомства в мире кино…

Наконец откланиваюсь. Памела с чувством обнимает меня на прощание, и лифт везет меня вниз. Внутри сплошные зеркала, и я поражена тому, насколько мой внешний вид не соответствует антуражу. Не сомневаюсь, что лифтер тоже поражен, хотя его мнение должно быть мне глубоко безразлично.