Дневник провинциальной дамы

Племянница демонстрирует мне своих детей: очаровательного маленького мальчика и ангелоподобного грудничка – у обоих, конечно, кудряшки. Не могу придумать, чем бы похвастаться в ответ на вежливый вопрос о Робине и Вики, поэтому просто говорю, что они в школе.

(NB. Викторианская теория материнской гордости окончательно дискредитирована. Любовь – да. Гордость – нет.)

Садимся ужинать – племянница переоделась в голубое платье, которое ей идет и, разумеется, полностью соответствует случаю. Пытаюсь выглядеть как можно лучше в старом красном платье с маленькой красной береткой, которая мало того что меня не красит, так еще и безнадежно старомодна, и вместо забытой пуховки применить губку из старой компактной пудреницы. Результат не радует.

Ужинаем все вместе (меня представляют мужу – такому же молодому) и говорим о Роуз, общих друзьях, «Время не ждет» и новейших пылесосах «Электролюкс»[300].

Собрание в институте проходит довольно успешно – на этот раз поразительно талантливая натура племянницы Роуз проявляется в роли председателя. Я говорю о Книгах и трижды вызываю одобрительный смех у слушателей, рассказав абсолютно неуместные анекдоты. Меня представляют фетровой шляпке и шубе, фетровой шляпке и голубому джемперу, фетровой шляпке и твидовому костюму и так далее. Их имена остаются для меня тайной, так же как и мое – для них.

(Действительно ли с этим досадным и привычным положением вещей ничего нельзя поделать? Существует мнение, что проблема полностью решена в Америке: там выступающих представляют публике достаточно громко и зачастую добавляется краткая биографическая справка. Хочу в Америку.)

Племянница любезно интересуется, не устала ли я. Отвечаю, что нисколько (неправда). Вскоре мы едем домой, и я ложусь спать. Гостевая комната восхитительна во всех отношениях, кроме того, что в ней нет мусорной корзины. Этот единственный недостаток в обстановке полного совершенства приносит некоторое облегчение.

8 октября. Попытки связаться с Роуз по телефону оказываются безуспешными, поскольку ее домработница неизменно отвечает, что хозяйки нет дома. Что ж, логично. Решаю, что не надо больше унижаться, и пусть Роуз сделает первый шаг.

В связи с этим решением испытываю крайне противоречивые чувства на ланче с виконтессой, которую в свое время Роуз мне и представила. Виконтесса только и делает, что расточает ей комплименты, а я разрываюсь между естественным побуждением ответить и обидой на Роуз за ее поступок.

В остальном ланч проходит успешно. Новую шляпку не купила, но это не страшно, поскольку виконтесса снимает свою почти сразу же, чем демонстрирует явное равнодушие к головным уборам.

10 октября. Возникает небольшая бытовая проблема сугубо прозаического свойства, связанная со скоплением мусора в так называемом заднем дворике на Даути-стрит. Все мусорные баки неизменно полны до краев, и я убеждена, что кто-то постоянно вытряхивает свои мусорные корзины в мои баки, поскольку не припомню, чтобы выбрасывала банановую кожуру, расколотое бело-голубое блюдце, страницы «Судебно-полицейского вестника» и ржавый жестяной чайничек, весь в дырках.

С отвращением размышляю над этим феноменом, но не могу заставить себя выложить чужой мусор, так что пропихиваю свой вклад ручкой от перьевой метелки и ухожу.

13 октября. После ланча ощущаю необычную тягу отправиться к Роуз и потребовать объяснений насчет ее недавнего странного поведения.

Роуз дома, и ее радушное приветствие остужает мой пыл, но я снова собираюсь с духом и твердо заявляю, что Все Это, Конечно, Хорошо, но как насчет того вечера в Женском институте? Роуз заметно бледнеет, но просит меня спокойно сесть и объяснить, что я имею в виду. Очень злюсь на «спокойно», поскольку это звучит так, будто обычно я разношу мебель в щепки. Не без ехидства отвечаю, что очень постараюсь не переполошить соседей. С досады машу рукой и нечаянно опрокидываю столик, на котором кто-то по глупости оставил увесистые фолианты, незакрытые сигаретные пачки и две пепельницы. Молча собираем все это с пола. Труднее всего извлечь раскатившиеся сигареты из-под дивана и электрического камина. Наконец мы садимся в кресла так, что нас разделяет большой персидский ковер, и сердито смотрим друг на друга.

Поражена, что Роуз вообще смеет смотреть мне в глаза, о чем немедленно ей сообщаю. За этим следует долгий и мучительный диалог, в ходе которого выясняется, что ни одна из сторон не способна придерживаться главной темы. Не хочется оценивать даже примерное количество и характер высказанных друг другу соображений, совершенно не относящихся к делу, но точно помню, что среди прочего Роуз утверждала следующее: (а) тщательный психоанализ еще много лет назад выявил бы, что я так и не повзрослела; (б) туфли на таких высоких каблуках – нелепость; (в) Роберт – просто святой, раз терпит все это; (г) пожалуйста, Роуз хоть сейчас признáет, что Пишу я хорошо, но Игра на Фортепиано? – нет уж, увольте.