Дневник провинциальной дамы

В свою очередь, не стану отрицать, я за вечер сообщила Роуз, что: (а) опрятной ее никак не назовешь – только посмотрите на эту комнату! (б) импульсивность – это одно дело, а полная бесцеремонность – совсем другое; (в) поездка в Америку не делает человека экспертом во всех вопросах; (г) это, конечно, было давно, и вообще – не хочется ей напоминать о том случае, когда она так рассердилась из-за дурацких ирисов.

К сожалению, в какой-то момент я все же даю волю слезам, но это, разумеется, просто от злости. Роуз неожиданно говорит, что кофе наверняка поможет, и звонит в колокольчик. В растрепанных чувствах иду в ванную привести себя в порядок. Слезы мне совершенно не идут. Интересно, как это кинозвездам удается выглядеть хорошо, даже когда они плачут? Расхожая версия с глицерином меня совершенно не устраивает. Возвращаюсь в гостиную. За время моего отсутствия Роуз чрезвычайно предусмотрительно включила граммофон. Молча слушаю «Рапсодию в блюзовых тонах»[301] и постепенно успокаиваюсь.

От восхитительного кофе становится еще лучше. Снова могу смотреть в лицо Роуз, на котором теперь читается раскаяние. Хором говорим, что Так Нельзя и давай больше не будем никогда ссориться, что бы ни случилось. Сразу воцаряется полная гармония, я целую Роуз, и она говорит, что все это целиком и полностью ее вина, а я возражаю, что моя, и мы обе соглашаемся, что вовсе не имели в виду того, что тут наговорили.

(Позже в голову приходит здравая и слегка циничная мысль: раз мы обе вовсе не имели в виду того, что наговорили, значит вечер был пустой тратой нервных сил, – но дальше думать об этом не хочется.)

Совершенно обессиленная, иду домой. Там меня ждет письмо от Вики с маленьким рисунком, изображающим слоника. Рисунок кажется мне определенно оригинальным и даже в чем-то модернистским, но из письма выясняется, что это Стол, накрытый к Ужину. Еще пришло сообщение от Литературного Агента, который пишет, что с огромным нетерпением ждет мою новую рукопись. (Остается надеяться, что он действительно получает удовольствие от предвкушения, поскольку такими темпами ему, скорее всего, придется еще подождать.)

Также меня ожидает уже почти привычный лиловый конверт с серебряными инициалами и написанное небрежными каракулями приглашение от Памелы Прингл отобедать у нее и познакомиться с полудюжиной дорогих друзей, которые просто обожают мое сочинение. Настроена скептически, но приглашение приму, поскольку мной движет низменный мотив – поглядеть на дорогих друзей и еще более низменный – сэкономить, из-за чего я вынуждена соглашаться на бесплатные обеды и ужины, кто бы их ни предложил.

16 октября. Престранная ситуация складывается с Банком, совсем нелояльно относящимся к вовсе крошечному превышению кредита. Прихожу на беседу с Управляющим, и тот сожалеет, что на моем счете уже некоторое время не наблюдается никакого Положительного движения. Не без некоторой горячности заверяю его, что он и представить не может, как я-то об этом сожалею. Тут разговор заходит в тупик. Управляющий (ума не приложу, почему он счел это хорошей идеей) неожиданно открывает большую папку и зачитывает мне отрывок из переписки с неким малопривлекательным персонажем (по словам Управляющего – его Начальником), где тот велит ему надавить на клиента (то есть на меня). Хорошо, говорю я, он надавил, так что ему не о чем беспокоиться. Тем не менее полного взаимопонимания мы не достигаем, и расстаемся в мрачном настроении.

По дороге домой предаюсь фантазии о том, как выигрываю в Ирландскую лотерею[302] несколько сотен тысяч фунтов, и чуть не оказываюсь под колесами обшарпанного грузовика с углем.

18 октября. Иду в «Вулвортс» за бумажными платками (явно начинается простуда) и не могу удержаться от покупки шестипенсовой пластинки с песенкой под названием «Поджидал под деревом, встретил за углом»[303]. Мелодия очень привязчивая, стихи определенно вульгарные, но не лишены привлекательности. В качестве оправдания, конечно, буду говорить, что купила пластинку детям.

(NB. Самопознание – штука, возможно, полезная, но почти всегда до некоторой степени неприятная.)

Решаю, что не дам простуде разыграться хотя бы до конца завтрашнего обеда у Памелы, и предпринимаю неимоверные усилия для того, чтобы собрать все для этого необходимое: кувшин, кипяток, пузырек бальзама и большое банное полотенце. Все портит одно неловкое движение, вследствие которого кипяток с бальзамом из кувшина попадает мне прямо на пижаму. Конечно, обжигаюсь, на коже появляется зудящее красное пятно размером дюймов шесть. Стараюсь сохранить присутствие духа и вспоминаю, что ожоги Лечат Маслом, но его в доме нет. В голову некстати приходит цитата: «Масло было – высший сорт, – смиренно сказал Заяц…»[304] Вместо масла обильно намазываюсь вазелином и, превозмогая боль и простуду, ложусь спать.