Дневник секретаря Льва Толстого

Переждав дождь, мы вернулись в Ясную. С полдороги опять пошел дождь и не переставал, пока мы доехали. Л.Н. все-таки ехал шагом.

Сегодня прочел он брошюру Пешехонова «Старый и новый порядок владения надельной землей», присланную Чертковым. Отзыв его о ней был: «Прекрасно!»

29 апреля

На одном просительном письме Л.Н. сегодня написал: «Гадкое». Письмо в духе капитана Лебядкина из «Идиота» Достоевского и его обращений к князю Мышкину.

Одна девушка прислала длинное описание своей жизни, заключавшееся просьбой о восьмидесяти рублях для доплаты за швейную машину. Л.Н. описание показалось настолько характерным и трогательным, что он решил послать его куда-нибудь для опубликования со своим предисловием, гонорар же употребить на выручку швейной машины девушки. Он продиктовал мне предисловие, а я уже написал письмо Короленко в «Русское богатство», но Л.Н. потом передумал и не послал его.

– Авось кто-нибудь из литераторов наедет.

Обедал у нас один из единомышленников Л.Н., некто Плюснин, сибиряк, молодой человек, бывавший раньше в Ясной Поляне. Толстой относился к нему с большим уважением. Когда-то его тронуло, что Плюснин, сын богатейшего купца, добровольно отказался от доставшегося ему после смерти отца наследства. Плюснин – бывалый человек. Между прочим, он совершил путешествие вокруг света. Сегодня он много рассказывал о быте и нравах китайцев, которых ему приходилось наблюдать в Благовещенске.

Л.Н., по обыкновению, живо всем интересовался. Во время разговора вошел Николаев и на вопрос Л.Н.: «Всё ли хорошо в семье?» – отвечал, что у них в семье неустойчивое равновесие; всегда может что-нибудь случиться, кто-нибудь из детей заболеть и т. д.

– Да это-то неустойчивое равновесие и есть нормальное положение, – отвечал Л.Н., – есть что устраивать, а в этом жизнь.

Заговорили о Генри Джордже. Толстой говорил:

– Слабая сторона Генри Джорджа в том, что он политикоэконом. Главный, настоящий его предмет – это борьба с рабством земельным, как была борьба с рабством экономическим. В области же политической экономии всегда можно сказать что-нибудь постороннее. А это опасно в том отношении, что дает повод противникам для опровержения. Ведь это один из обычных приемов борьбы с истиной: опровергнуть это постороннее и думать, что и всё главное опровергнуто. Все равно как думать, что если обрубил сук, то всё дерево погибло.

Отмечу еще очень интересные мысли Л.Н. из разговора о религии:

– Если искренно верующий человек настолько неразвит, что вера в чудесное не представляется ему неразумной, то перед его верой можно только преклониться.

И еще:

– Разум не есть основа веры, но неразумной веры не может быть.

Вспомнил об одном письме, где автор просил помочь ему в распространении его мировоззрения.

– Моя некоторая известность… Пусть Толстой скажет, и тогда все поверят. Если я каждую глупость буду подтверждать своим словом, то мне скоро перестанут верить.

Заговорили по поводу полученной от индуса книги о науке в Индии.

– Что же, наука в Индии развивается? – спросил кто-то.

– Слава Богу, не развивается, – засмеялся Л.Н. – А у нас так вот развивается: профессоров много.

Вечером за чаем говорили о цензуре печати. Л.Н. сказал:

– Цензура временно удерживает слово и людей в известных границах, а потом накопившаяся сила прорывает ее. Но правительство достигает своей цели: для него – apres nous le deluge*. В сущности, запрещение писателя увеличивает его значение. Так это видно на Герцене. Если б он жил в России, то, весьма вероятно, сделался бы просто писакой, вроде Андреева. Писал бы с утра до ночи.

Вечером Л.Н. читал написанные мною письма.

– Что, Лев Николаевич, у меня язык ясный, понятный? Мне Лева Сергеенко говорил, что он вычурный в моих письмах и может быть непонятен простым людям.

– Точный, – отвечал Л.Н., – что я одобряю. Но все-таки литературный. Ну, да мы все так!.. Вот у Семенова язык совсем простой, народный. Иногда такие меткие слова встречаются! Я всегда их подчеркиваю.

И Л.Н. принес книжку Семенова и показал некоторые выдержки из нее.

30 апреля

Приезжал на тройке с колокольчиками молодой человек, бывший военный, подагрик, Дурново, по-видимому, родственник бывшего министра. Развивал свою теорию понимания Евангелия, которая сводится к тому, что будто бы, согласно евангельскому учению, люди должны каждый жить по своим понятиям. Л.Н. возражал, что у людей понятия разные. Но Дурново усиленно спорил. Его поддерживала бывшая с ним жена, видно, как говорил Л.Н., считающая мужа необыкновенным и святым человеком.

Толстой тоже разгорячился в споре и, конечно, отказал Дурново в том, чтобы своим авторитетом подтвердить правильность его понимания Евангелия, о чем тот и приехал просить.

После меня хоть потоп (франц.).

Разговор Л.Н. с Дурново происходил на террасе. Слышу из «ремингтонной»: колокольчики опять зазвенели; гости уехали. Входит Л.Н. и рассказывает всю историю…

Привезли почту. Слышу звонок Л.Н. Иду.

– А я получил письмо от Тани, – говорит он с радостным лицом, – зовет в Кочеты.