Дневник священника. Мысли и записки

Некоторое время назад в храме я разговаривал с одним красивым пожилым человеком (60 лет). Он рассказал, что уже 10 лет они с женой живут как брат и сестра.

– Почему? – спросил я.

– Жена делала в молодости аборты, и, когда мы стали воцерковляться, священник сказал, что во искупление грехов молодости она должна начать чистую жизнь. И вот, когда ей исполнилось пятьдесят лет, она сказала, что с этого дня будет жить со мной как сестра.

– И как вы к этому отнеслись? – спросил я.

Мужчина сказал:

– Я не могу спорить с мнением священника. Первое время было совсем трудно, но постепенно становится легче, ведь прошло уже десять лет…

У меня вот какие вопросы ко всей этой ситуации.

Как священник мог совершенно проигнорировать желания мужа, которому именно и принадлежит жена? Ведь апостол не сказал: телом чьей-нибудь жены должен распоряжаться пресвитер, но сказал однозначно: «Жена не властна над своим телом, но муж» (1 Кор. 7, 4).

Почему во искупление грехов безбожной молодости нужно было придумывать такую странную епитимью? Почему не сказать, что во искупление грехов жена должна быть кроткой, ласковой, никогда не скандалить и не ругаться с тем же мужем. Или какое-то другое послушание, может быть, даже обоим супругам, но способствующее нравственному совершенствованию… А здесь дано послушание, которое можно определенно квалифицировать как «бремя неудобоносимое». Не о таких ли батюшках сказал Господь: «И вам, законникам, горе, что налагаете на людей бремена неудобоносимые, а сами и одним перстом своим не дотрагиваетесь до них» (Лк. 11, 46).

Почему вообще было наложено вето на половую жизнь супругов? Разве не сказано, что «брак честен и ложе непорочно» (Евр. 13, 4), или Святые Отцы не определили, что гнушающийся половыми отношениями в браке должен быть извергнут из сана или отлучен?

…

Знакомый священник, работающий в храме при морге и отпевающий день за днем множество людей, рассказывал о сценках, наблюдателем которых он невольно был.

Гроб. В нем лежит женщина. У гроба ругаются пьяные дочь и муж этой женщины, отчим дочери.

Дочь хватает руку матери и тянет в свою сторону:

– Это моя мать!

Мужчина вырывает руку и тянет к себе:

– Моя жена!

Тянули-тянули и… оторвали руку.

…

В Москве XIX века появляется особый стиль поведения священников. Солидные, мрачноватые, немного отстраненные. Некоторые такой стиль поведения называли «филаретовским»[4]. У многих протоиереев в России культивируется он до сих пор.

Один прихожанин, И., преуспевающий, яркий и умный человек, критиковал живых и веселых священников за несолидность. Холодноватые, строго и дорого одетые протоиереи казались ему самим воплощением православной серьезности и благодатности.

Однажды он вместе с рядом таких вот протоиереев был в поездке и увидел их в жизни: в общении с другими, за столом в ресторанах и проч. И как умный человек увидел обычные человеческие грехи, которые скрываются за этим поведением: гордость, чванливость, хамство. Он был поражен: значит, внешняя «фактурность» не является следствием особой духовной состоятельности.

…

И еще из воспоминаний прекрасного религиозного мыслителя XX века Сергея Фуделя. Он рассказывал о видении св. Алексию Зосимовскому, умершему в 20-е годы в г. Сергиевом Посаде. Когда большевики в рамках глумливой акции по вскрытию мощей начали открывать мощи преп. Сергия Радонежского, отец Алексий очень страдал об этом и много молился, недоумевая: почему Господь попускает совершаться такому делу? Однажды вечером, когда он встал на молитву, рядом с ним появился преподобный Сергий и сказал: «Молись три дня и постись, а после этого я скажу тебе то, что нужно». В следующие два дня о. Алексий питался просфорой. На третий день, явившись, преподобный сказал: «Когда подвергаются такому испытанию живые люди, то необходимо, чтобы этому подвергались и останки людей умерших. Я сам отдал тело свое, дабы град мой во веки был цел». Отец Алексий поведал это жителям. Тогда люди думали, что это о сыпном тифе, который в те годы свирепствовал, и только во время Великой Отечественной войны поняли, что речь идет о ней, о войне. Немцы не вошли в город.

…

Как осязательно получают благодать Божию люди в храме во время Божественной службы! Очень часто подходят и говорят:

– Батюшка, я не хочу выходить из храма. Здесь так хорошо, прямо блаженство. А в миру засасывает такая суета, чувствуешь, что теряешь благодать, к вечеру после Причащения ничего из приобретенного утром не остается.

Почему так быстро теряем?

И еще заметил такую вещь: приходят люди с желанием пообщаться со священником. А я оказываюсь занят (требы, другие люди, ждущие в порядке очереди общения, и проч.). И вот человек сидит, ожидая разговора со мной иногда по два часа. И потом многие говорят:

– Мы сначала думали, что теряем время, а вот сейчас чувствуем, что совсем не потеряли. Даже поняли, как поступить в ситуации, о которой хотели Вам рассказать.