В антракте Борис Владимирович говорил Велиховой (критик), которая спектакль не принимает, что Станиславский так ставил Чехова накануне революции, когда в воздухе носилось предвестье объединения людей. А у Чехова они все одинокие, пьеса состоит из одних монологов, здесь, в сущности, и нет диалогов, вот это и ставит Эфрос по Чехову. По окончании спектакля Игнатова из «Советской культуры» спросила Бориса Владимировича, не решил ли он написать для них статью о спектакле. Он отказался и спросил ее, как ей спектакль. Она ответила после заминки: «Сложно». По дороге домой (я его провожала) Борис Владимирович объяснил, что отказал Игнатовой, так как не хочет связываться с «желтой» прессой, что он, естественно, разбирая спектакль, напишет не только о его достоинствах, а они вычеркнут положительное, оставят отрицательное, и будут потом ссылаться, что вот, мол, и Алперс критикует, и с ними ничего не поделаешь. Еще Борис Владимирович очень хвалил Антоненко, что это лучшая Маша, какую он видел в своей жизни, что она лучше даже Книппер — Чеховой.
Потом он рассказал, что месяца полтора назад Солженицына вызвали в Союз писателей и предъявили ему всякие обвинения, не разбирая творчества по существу, а больше ссылаясь на западную печать и радио, почему о нем так говорят. Хотели исключить из Союза, но не посмели. «Обвинителем» выступил какой-то писатель — нацмен, непорядочно вел себя Федин, и только два человека за него вступились — К. Симонов, который не отделял себя от Солженицына, и Салынский, который тоже очень хорошо говорил. Прекрасно выступил Солженицын, перейдя в наступление. Голосовать предложение об исключении не посмели. Все шло под стенограмму, которую, видимо, отправили «наверх».
А у нас в Министерстве ходят всякие слухи о реорганизации, что опять нас сливают с кино, с печатью, с радио, с телевидением. Уже упразднили Комитет по культурным связям, и многое отойдет нашему Министерству. Что будут перемены и «наверху». И весь улей высшего чиновничества дрожит за свои кресла, все не спят, все злые, как осенние мухи.
Сегодня с мамой была второй раз на «Доходном месте». Не знаю, то ли влияние Алперса, то ли настроение неподходящее, а может, все-таки такой спектакль, что смотреть можно лишь один раз (как «Братская ГЭС»), но почти не понравилось, много суеты, беготни, вращений, от которых у мамы кружилась голова. Вроде много выдумки, хорош Миронов, но какое-то тусклое, а не радостное впечатление.
А днем шла дурацкая игра, затеянная еще вечером 2 декабря, когда позвонил Кошелев и сказал, что Владыкин хочет посетить рижский ТЮЗ, но «инкогнито». Договорились, что на Куйбышева пришлют места для Владыкина, но на имя Кошелева. И вот весь день «великие мужи» решали, как лучше поступить — приходить Владыкину открыто, предупредив, или «тайно». А что в этом спектакле? Ну в чем дело? Сам по себе спектакль малоинтересный, есть какие-то режиссерские находки, но вообще-то сумбурно сделанная композиция, смелость копеечная, актеры очень слабые, всего двое-трое прилично читают стихи.
1968 год