«У Пастернака есть строка: „Не спи, не спи, художник“. Чем больше время заковало его время, тем больше он живет. Мейерхольд — океан, а мы, ученики, лишь горсточки уносили. Самый статичный спектакль — и самый динамичный; блеск живописи — и изгнание живописи со сцены; расчленил сцену по диагонали — и по вертикали; изысканность, тонкость — и грубость (ночной горшок), эксцентрика у актера — и психологическая точность у актера… Можно это множить и множить, всего и не перечислишь. Часто ученики, соприкоснувшись с ним в определенном периоде, потом творили лишь в этом аспекте. Мейерхольд — это постоянный праздник, у него никогда ничего не предусмотришь. (Приводит много примеров.) И вот мы — наследники этого наследия, а где же форма в наших спектаклях? Для него всю жизнь врагом была многоликая пошлость».
В перерыве Раевский волновался, что зря Плучек «оскорбил» ГИТИС, и не надо, мол, было Завадскому говорить об Эфросе. Голдобин кивал головой: «Да, да».
Марков перед началом «второго отделения» внес поправку в оценку ГИТИСа: вот, мол, Захаров, замечательно поставивший «Доходное место», Товстоногов, Покровский, Эфрос — это все ГИТИС.
Ростоцкий
Горчаков:
«В Америке издана „История советского театра“, где написано, что революция в русском театре началась не в 1917 году, а в 1898-м, когда открылся МХАТ, т. е. отрывают от Октябрьской революции нарочно. Самое ценное в Мейерхольде — это связь с революционными силами в обществе. Сам уход Мейерхольда из МХАТа — это желание вторгаться в жизнь, дело не во второстепенных причинах. Он боролся против натурализма, а это для него было связано с обывательским подходом к жизни. Кого мы вспомним прежде всего в мировом театре — это Брехт, театр Пискатора. (Ушли Рудницкий, Плучек, Любимов, вообще стали уходить.) О „Балаганчике“ — главное, отражал трагизм жизни, отсюда и формальные особенности приемов. О связи с далеким будущим, остранение, отчуждение. К нам приезжают театры из-за рубежа, а мы говорим: да, мы это знали когда-то, не буквально, конечно».
Ситковецкая
«Архив Мейерхольда сохранился благодаря гражданскому мужеству Эйзенштейна, который увез архив на дачу в 1940 году, где он хранился до 1948 года, до его смерти. Самый ранний документ — записная книжка 1896–1898 годов. Книжка 1901 года „Жизнь и смерть, только не сон“. Письмо к Немировичу — Данченко, где Мейерхольд критикует Станиславского. Еще никто не работает по истории театра Мейерхольда».