Дорога шла вдоль замерзшей речки, которую часто пересекала; лошади, не кованые на шипах, скользили и падали, мы часто теряли дорогу, и приходилось ее искать, плутая по мерзлым вспаханным полосам земли, пробираясь через кустарники, хлеставшие в глаза обледенелыми прутьями. С радостью следили мы за приближением рассвета, хотя было также трудно подвигаться вперед, оступаясь на каждом шагу и опасаясь поломать ноги лошадям.
Показалось солнце, освещавшее вершины сопок, спускаясь ниже по скалистым грядам до более пологих скатов, поросших лесом, а мы еще долго оставались в тени мрачной теснины, и мороз для нас не унимался.
В одном месте дозоры головной 2-й сотни донесли, что в четырех верстах впереди показалась японская застава. Голова колонны свернула вправо в ущелье; опять стали взбираться на крутой перевал, весь обледенелый, и спустились по ту сторону в оттаявшую под лучами солнца долину. С перевала была слышна неподалеку орудийная пальба, внизу звук выстрелов стал слабее. Мы снова попали на прежнюю дорогу, сделав крюк в двенадцать или пятнадцать верст, чтобы избежать встречи с неприятелем. Может быть, это было нужно, но невольно ощущается чувство обиды, что мы не осмелились помериться с противником.
В Мациэнцзы мы пришли в 2 часа дня; отряда там уже не было, он отошел к ханшинным заводам.
Не поспевая шагом за сотнями, я много отстал и, чтобы нагнать их, пустил своего Карабаха Али в карьер. В одном месте замерзшая лужа протянулась поперек дороги, но я слишком поздно ее заметил, и мы с лошадью покатились на землю. Я встал на ноги и помог подняться Али; он себе ничего не повредил, но я сильно расшибся, с трудом сел в седло и не мог даже ехать рысью, так у меня болела спина. Отряд ушел далеко вперед, а я с вестовым отставал все более и более.
Подходя к ханшинному заводу, мы увидели, что полк направлялся на Фудиалузы; я был очень рад вернуться на прежнюю квартиру и послал вестового на завод, чтобы вернуть вьюки, если они там оставались, а сам потихоньку продолжал путь домой.
Хотя хозяевам моей фанзы я платил широко за помещение и все, что они мне доставляли, они не выказывали ни радости, ни недовольства при моем возвращении; во мне все более укоренялось убеждение, что они хунхузы.
Было приятно напиться чаю и вытянуться на канах, болела только очень спина.
От обеда пришлось отказаться — он еще не был готов, а, по-видимому, японцы перешли в решительное наступление и не позволят нам здесь задержаться.
Полурота заняла сопки налево, ее нам не видно, и поэтому мы не будем знать, когда она отступит и обнажит наш левый фланг. Я предложил командующему полком поставить там промежуточный пост, который предупредил бы нас о передвижении этой части. Околица нашей деревни занята другою полуротою.
Наша застава у Тайцзыхэ была от 2-й сотни; когда она была сбита неприятелем, то отступила влево к месту расположения второй заставы, против перевала на Дапиндушан, в небольшой деревушке. Недалеко впереди, на ровном месте, возвышалась небольшая круглая сопка, на которой раньше стоял наш наблюдательный пост. Урядник второй сотни (кажется, Нерадовский) заметил, что с неприятельской позиции отделилось три пехотинца; они пробирались к этой сопке, вероятно, чтобы рассмотреть наше расположение. Урядник подошел к ней с другой стороны и стал подниматься, держа винтовку наготове. Мы смотрели на это в бинокль и не понимали, отчего Нерадовский пошел один против трех. Дойдя до вершины, он быстро отскочил назад, стал на одно колено и приложился. С той стороны показался японец, но он не успел сделать шагу вперед, как пуля его сразила на месте. Затем Нерадовский взбежал на сопку и сделал еще два выстрела по ту сторону. Мы видели убегавшего назад только одного японца — значит, молодчина-урядник уложил сразу двоих; он принес потом их винтовки.