Дневники, 1915–1919

Вторая половина воскресенья прошла в Шелли-хаусе. Там я встретила Клайва и в его в компании меньше, чем когда-либо, чувствовала связь с публикой, по обыкновению мрачной и одетой в меха, хотя все это, кажется, уже не произвело на меня особого впечатления, и даже сам Шелли-хаус воспринимался как более-менее обычный дом. Я поговорила с Еленой [Рэтбоун] об Эшеме и обнаружила, что, привыкнув к положению миловидной декорации, она ужасно медленно соображает, ничего толком не понимает и суетится в своих ответах, словно толстый спаниель, переходящий оживленную дорогу. А глаза ее лишены глубины. Клайв угостил меня ужином в кафе «Royal», но, к сожалению, ничего интересного не было. Разве что в конце вечера женщина сомнительного характера, обедавшая наедине с мужчиной, швырнула бокал на пол, с грохотом опрокинула столовые приборы и тарелки, разбила соусник с горчицей и вышла вон, точно разъяренный индюк. Был ли тот момент внимания всех посетителей для нее расплатой? Или наоборот — целью? В любом случае она оставила своего мужчину крайне удрученным, но старавшимся сохранять невозмутимость; осмелюсь предположить, что именно этого она и добавилась. Я не могла не думать о мрачной сцене, предстоящей им в квартире на утро: слезы, упреки, примирение, — а в следующее воскресенье они, полагаю, отправятся на ужин в другой ресторан[1099].

Обеды с Клайвом сейчас приносят мне ощущение, будто мы фиксируем изменения наших обстоятельств и взглядов, а настоящее происходит на фоне прошлого. Настоящее значительно приветливее и веселее, чем прошлое, хотя, быть может, и не такое интересное. Скорее оно просто интересно по-другому, ведь мне все же было любопытно то, что он рассказывал о Нессе, Роджере, Дункане и о своем собственном отношении, о котором, конечно, нетрудно догадаться. Такой он счастливый и энергичный — почти эпикуреец[1100]! И все же, бывают ли у него моменты если не разочарования, то ощущения, что все могло бы быть гораздо масштабней? Сомневаюсь. Мне кажется, он достиг своего уровня, а значит, и зоны комфорта.

В понедельник [10марта] у нас был производственный день. Мы заканчиваем работу над стихами Элиота… И я забыла про субботу, когда у нас ужинали Марджори Стрэйчи, Шоувы и Саксон. Саксон — источник всего жемчужного, как песчинка в устрице. Мы не можем в одиночку соответствовать ему и прибегли к телефону с телеграфом, чтобы пригласить остальных. Сомневаюсь, что Саксону это нравится. Ему хочется больше внимания, чем это вообще возможно в компании людей; он сидит молча, вне магического круга, и никакой приманкой его не завлечь. Для меня же самым интересным объектом того вечера стала Гамбо [Марджори] — сразу же, с первого взгляда, стало понятно, что она изменилась. Она пришла к какому-то решению и преодолела некий этап. Не Конрад ли говорил, что между молодостью и средним возрастом проходит теневая черта[1101]? Что ж, с тех пор как мы виделись в последний раз, она пересекла ее, войдя в спокойные серые воды. Она только что получила уведомление об отставке из школы из-за плохого зрения. В прежние времена подобное бы не имело большого значения и Марджори занялась бы чем-то еще, но, когда я заговорила о ней как об акробатке, перелетающей с одной трапеции на другую, она покачала головой: нет, все позади. Теперь Марджори снимает две комнаты в Кенсингтоне, живет на свои накопления и приходит домой, радуясь тишине да разожженному ее очаровательной помощницей камину; дела идут не очень хорошо. Полагаю, это вина Джоза. Перспектива мрачнее, чем я могла ее представить для самой себя. Теперь мне становится понятно, как складывается жизнь моих друзей. Похоже, Марджори будет одной из неудачниц — не то чтобы я считала успехом замужество или профессиональные достижения. Это определенное состояние ума — то, как человек смотрит на жизнь.

Нужно отметить, что, хотя небо сейчас такое же черное, как вода, в которой мы мыли руки, за окном романтично и напористо поют птицы. Сегодня во время прогулки мы проходили мимо миндальных деревьев в полном цвету, несмотря на то что у нас до сих пор, кажется, не было ясных дней, голубого неба и тепла, и в Кью тоже.

Вчера вечером мисс Фокс [неизвестная], женщина лет двадцати шести, зарабатывающая себе на жизнь и живущая в комнатах с подругой, дочь оксфордского профессора и секретарь Пиппы, ужинала здесь и читала перед Гильдией лекцию о равной оплате труда. Впервые после женитьбы Леонард всерьез подбирает себе наряд для обеда с [Дэвидом] Дэвисом и Венизелосом[1102]. Сегодня утром мы получили уведомление об окончании договора аренды с Хопером, и, что еще хуже, он не сдаст нам ферму [Итфорд].

15 марта, суббота.