Дневники, 1915–1919

Что показалось мне странным? Сейчас я уже не могу ни вспомнить, ни даже предположить; возможно, в конце я пыталась дать определение чувству бесцельности, которое периодически одолевает меня… Допустим, мы точно установим, каков характер Роджера, какую степень злобы можно простить Клайву и насколько у Логана доброе сердце. Ну и что тогда? Неужели мы никуда не движемся? Следует ли мгла за нами по пятам? Прошло уже слишком много времени, чтобы мысленно возвращаться к этому, хотя день или два спустя в Эшеме имело место довольно странное продолжение. Мы отправились туда в четверг, а вернулись вчера. Но я не могу уделить много места письму Филиппа М., видя, сколько всего нужно переделать, а еще очистить разум и расправиться с «Аяксом[1224]» до приезда Л. Письмо Филиппа целиком и полностью было посвящено моей бессердечности и его страху передо мной, на что я, к его недоумению, надеюсь, ответила: «Если я — Блумсбери, то ты — Мэйфэйр». Но это вздор. Неоспоримый факт заключается в том, что, кроме Раунд-хауса, мы купили еще и Монкс-хаус с тремя четвертями акра[1225] земли в Родмелле. Монкс-хаус (впервые, наверное, пишу это название и надеюсь написать его еще много тысяч раз) теперь наш навсегда. Это произошло следующим образом. Поднимаясь по крутой дороге от станции к Раунд-хаусу в прошлый четверг, мы оба прочли аукционный плакат: «Лот № 1. Монкс-хаус, Родмелл. Старомодный дом, стоящий на трех четвертях акра земли, продается с правом собственности». Аукцион должен был состояться во вторник в «White Hart[1226]». «Он бы нам точно подошел», — сказал Л., когда мы продолжили путь, а я, верная Раунд-хаусу, бормотала что-то о недостатках Родмелла, но все равно согласилась посмотреть дом, что мы в итоге и сделали. Думаю, на смену моему избыточному оптимизму пришел легкий оттенок разочарования; во всяком случае, Раунд-хаус уже не казался таким сияющим и недосягаемым, когда мы осматривали его в роли владельцев. Мне показалось, что Л. немного разочарован, хотя и справедлив по отношению к достоинствам дома. Днем там мало света. Спальни очень маленькие. Сад не похож на деревенский. Как бы то ни было, мне показалось разумным запланировать визит в Родмелл на следующий день. Я поехала на велосипеде против сильного холодного ветра. На этот раз я тешила себя надеждой, что сдержу свой оптимизм. «Комнаты маленькие, — сказала я себе, — ты не должна считаться с этим старым дымоходом и нишами для святой воды. В Монкс-хаусе нет ничего особенного. Кухня откровенно плохая. Там есть керосиновая плита, но нет очага; ни горячей воды, ни ванны, а что касается электричества, то мне его даже не показали». Эти благоразумные возражения сдерживали волнение, но даже они были вынуждены уступить место глубокому удовольствию от размера, формы, плодородия и дикости сада. Плодоносных деревьев, казалось, бесчисленное множество; сливы сгибали ветки деревьев; среди капусты росли неожиданные цветы. Там были ухоженные грядки гороха, артишоков и картофеля; на кустах малины — бледные пирамидки ягод; и я легко представляла себе приятную прогулку по саду под яблонями и серым церковным шпилем, указывающим мне границу. С другой стороны, вид из окон не так уж хорош… О, но я забыла о поляне, плавно поднимающейся вверх по склону холма — защитника от ветров, холодов и бурь, — а там, где тропинка обрывается, стоит большой глиняный горшок, увенчанный пучком пурпурного критмума[1227]. Один горшок, не два. Монкс-хаус не очень-то изысканное или аккуратное здание. Это непритязательный дом, длинный и низкий, со множеством дверей; с одной стороны он выходит на улицу Родмелла, а с другой обшит деревом, хотя улица в нашем районе — это всего-навсего тележная колея, ведущая к заливным лугам на равнине. К тому же, если меня не подводит память, есть несколько больших пристроек: конюшня, и курятник, и оборудованное зернохранилище, и один сарай, полный старых дубовых балок, и другой, где хранятся шпалера[1228] для гороха. Говорят, что наши овощи и фрукты каждое лето заполняют эти хранилища и их нужно продавать; удивительно, как любезен сад в своей плодовитости, как он расцветает под присмотром одного старика с золотым сердцем, который, думаю, уже лет сорок тратит свое свободное время на уход за деревьями покойного Джейкоба Верралла[1229]. Все это, включая кучу старомодных стульев и столов, стекла и мебели, которыми заполнен там каждый дюйм пространства, устроило в моем мозгу счастливую неразбериху; я вернулась и рассказала обо всем так спокойно, как только могла, и на следующий день мы с Л. вдвоем отправились тщательно осмотреть дом. Его радость превзошла все мои ожидания. По правде говоря, он фанатично влюбился в этот сад. Мне тоже очень нравится бродить по холмам Телскомба в ясную погоду или прогуливаться по тропинке через лужайку, когда темно и дует ветер. Короче говоря, по дороге домой мы решили купить Монкс, если сможем, и продать Раунд-хаус, что вполне реально. £800 были нашим пределом, и эта сумма, по заверению Уичерли, давала хорошие шансы на приобретение дома с правом собственности. Аукцион состоялся во вторник. Не думаю, что в моей жизни отыщутся другие пять минут, столь же сильно насыщенные эмоциями. Ожидала ли я услышать в процессе положительный для себя вердикт? Зал отеля «White Hart» был переполнен. Я вглядывалась в каждое лицо, пальто и юбку, пытаясь выявить признаки богатства, и была рада, когда ничего не нашла. А потом, вставая с Л. в очередь, я размышляла, выглядит ли он так, будто у него в кармане есть £800. А некоторые солидные фермеры вполне могли засунуть пачки банкнот в свои чулки. Начались торги. Кто-то предложил £300. «Не предложение, — ответил аукционист, который сразу же предстал перед нами как улыбчивый вежливый антагонист, — начало». Следующая ставка была £400. Затем накинули еще £50. Уичерли, стоявший рядом с нами, молчаливый и невозмутимый, сделал ставку. Как по мне, до £600 цена взлетела очень быстро. Возникли небольшие сомнения, но тут же исчезли. Аукционист подначивал нас. Осмелюсь сказать, что всего было шесть ставок, хотя после £600 четыре из них выбыли и остался только мистер Таттерсолл, конкурирующий с мистером Уичерли. Нам разрешили повышать ставки на £20, £10, а потом и £5; казалось, что £700 ознаменуют нашу победу. Добрались до этой цифры; повисла пауза; аукционист медленно поднял свой молоток, долго держал его в воздухе, призывая и увещевая делать ставки, и медленно опускал руку на стол. «Итак, ваша очередь, мистер Таттерсолл. Как только я ударю, ставки больше не принимаются. £10? £5? Нет? Спрашиваю в последний раз». К нашему счастью, молоток опустился на стол. Щеки мои пылали, а Л. дрожал как тростинка. «Продано мистеру Уичерли». Более мы не задержались, вышли на Хай-стрит и чуть не поссорились из-за адреса дома Роджера [Фрая].