Дневники, 1915–1919

Вижу, что забыла рассказать о нескольких людях. Один из них Аранделл дель Ре[1240] — молодой человек, удостоенный похвалы Логана, преданный делу хороших книг и собирающийся открыть магазин в Челси для их продвижения. Он намерен не только торговать избранными изданиями, но печатать и переплетать их, а также создать помещение, где любители книг смогут ими наслаждаться. Его слабость и бледность не произвели на нас впечатления, но это, возможно, необходимые качества. По крайней мере, у него, как и у большинства мужчин, думаю, есть деловые качества и достаточно мозгов, чтобы вызывать доверие. Самый серьезный его вклад в вечернюю расплывчатую дискуссию заключался в том, что он должен освободить нас от всех дел «Hogarth Press», создать у себя склад для наших изданий и вести счета, а мы в обмен дадим ему несколько уроков книгопечатания. Полагаю, что-то из этого может получиться.

Вчера вечером я ужинала с Клайвом в «Savoy Grill[1241]». Давно уже прием пищи не был для меня таким серьезным делом — давно уже я не принимала участия в великой церемонии ужина с другими людьми, верящими в важность события и специально для этого одетыми. Рыба и мясо, дыня и мороженое — все вернулось на круги своя. Клайв распрощался с большим количеством банкнот. Его внешность никогда, даже сейчас, не была элегантной или светской; плечи недостаточно широки, а волосы… Впрочем, он надел костюм, взял черную трость и цилиндр. Как ни странно, я сразу вспомнила о нашей первой встрече много лет назад. Он выглядел молодо и вел себя неуверенно, как человек, который не привык к чему-то, но притворялся знатоком. Эта церемония трапезы заняла столько времени, что, когда мы закончили, было уже 9 вечера, а за огромными окнами смеркалось и начали зажигаться фонари. Он указал мне на Пикассо и его жену[1242], которые направлялись на балет, а позади нас сидела маленькая фигура цвета слоновой кости — муж[1243] Лопуховой. Таким образом, у Клайва были все основания чувствовать себя уверенно. Мы приехали обратно на Гордон-сквер и поговорили о проблемах литературы. На столе Клайва лежала его «ода» мне в «New Republic[1244]»; смею заметить, я бы предпочла, чтобы меня не ставили в один ряд с Элиотом и Марри. Интересно, считает ли чушью Клайв мои рассуждения о писательстве? У него вообще есть какой-то странный дар заставлять людей говорить разумно. Он ужасно хочет, чтобы все говорили именно так; самое привлекательное в Клайве — его энтузиазм, за вычетом той части, которая направлена в мою сторону. Кроме того, что бы кто ни думал о его вкусах в жизни и каким бы побитым и потрепанным в погоне за удовольствиями ни считал, все же остается его честность, жизнерадостность, стремление не скучать и не надоедать. Он в своем роде личность.

12 июля суббота.