Дневники, 1915–1919

8 июля, вторник.

Мы, однако, поехали дальше: Л. в Эшем, а я в Чарльстон, где был Мейнард и много оживленных разговоров. Он говорит, что разочарован. То есть он больше не верит в стабильность того, что ему нравится. Итон[1230] обречен; правящие классы и, возможно, Кембридж тоже. Эти выводы навеяны мрачным и унизительным зрелищем мирной конференции, где люди бесстыдно боролись не за интересы Европы или хотя бы Англии, а за собственное переизбрание в парламент на следующих выборах. Они не абсолютно циничны, у них были приступы здравого смысла, но злой рок, казалось, с самого начала овладел этим мероприятием, и вскоре ни у кого не осталось сил сопротивляться. М. подал в отставку и теперь преподает в Кембридже, ежедневно отклоняя выгодные предложения, поступающие из деловых контор, готовых, по словам Дункана, платить £4000 в год с условием неполного рабочего дня. На следующее утро мы все очень рано поехали в Лондон; Несса собиралась встретиться с мистером Чолмели[1231] по поводу образования Джулиана. После обеда мы развлекли себя балетом[1232], а затем отправились на Гордон-сквер; все казалось немного сверкающим и нереальным, как это обычно бывает после деревни и в присутствии Нессы.

В пятницу, 4 июля, я отправилась на чай к Кэтрин, поскольку начала чувствовать, что наши встречи подходят к концу; не знаю, насколько это серьезно, но если она уедет за границу, то что вернет ее?[1233] Марри, бедняга, бледен и печален, ведь КМ только-только встала на ноги. Погода, конечно, берет реванш за предыдущий сезон щедрости. Каждый вечер мы растапливаем камин. Хуже холода только серое небо, из-за которого все сущее будто находится в тени.

В субботу мы ходили на конное шоу[1234], где я увидела бедное старое чучело — королеву Александру[1235], по-прежнему размалеванную точно юная роза, хотя ей около 75 лет, и она способна лишь хромать по лестницам, как дряхлая прачка. Притворство можно сохранить только на лице.

В воскресенье миссис Гамильтон привела на ужин свою сестру [Марго Адамсон], «поэтессу», при виде которой я чуть не рассмеялась. Оглядываясь и колеблясь, она приковыляла в комнату, подчеркнуто пожала мне руку и показала свое маленькое круглое бледное личико, обрамленное прядями каштановых волос, перетянутых лентой. Эдакая смесь школьницы и немецкой профессорши, неуклюжей и беспокойной, изъясняющейся сложными витиеватыми предложениями, достаточно причудливыми и без странной округлой дикции, словно она говорила через трубу, да голоса, который вздымался и падал, но в конце концов звучал как плохая игра на музыкальном инструменте. Несмотря на эти странности в манерах и внешности, она казалась совершенно сдержанной и с величайшим спокойствием ссылалась на свой запас книжных знаний, который представлялся весьма внушительным и разнообразным. «Как говорит Ницше[1236]», или «цитируя Достоевского», или «по мнению нео-картезианцев[1237]» — таковы были ее вступительные фразы, спонтанные и не всегда уместные. «Сама я не испытываю и никогда не испытывала никаких сомнений относительно природы добра и зла» — эти слова выстреливали, когда разговор и близко не касался ничего подобного. Однако ее нельзя было не полюбить или назвать ядовитой разновидностью зануды. Полагаю, она в своей семье вундеркинд, который питался книгами и жил до сих пор в темной пещере, пока, подобно существу, лишенному света, цвет ее души не стал совершенно белым. У нее разум альбиноса. Что с ней будет дальше? Не думаю, что она поэт. Я представляю ее одним из тех гениев, которые с удовольствием проводят всю жизнь в какой-нибудь деревушке, продолжая впитывать знания и переписываться со своим кругом людей. Ее письма, должно быть, необыкновенны. Молли наблюдала за ней со странной смесью гордости и беспокойства. Каково наше мнение? Понимали ли мы, что эти манеры и взгляды поверхностны? Не видели ли мы, насколько она замечательна? Не могли ли с помощью каких-нибудь искусных вопросов и намеков раскрыть ее? Марго сейчас читает о сравнительном религиоведении[1238]. Все свою жизнь она притворялась монахиней или Робом Роем[1239]. Теперь мы сомневаемся, стоит ли просить почитать ее стихи.

10 июля, четверг.