Во вторник мы пили чай в Клубе, встретив там всех обычных посетителей, за исключением Брин[629]
, что редкость; ходили на общее собрание, где Л. избрали 5-м членом комитета, а затем обедали с Кэ. Другим гостем был Арнольд-Форстер[630]. К моему большому удивлению, первым, кто вошел после него, был Хилтон Янг[631]. Кажется, я не обмолвилась с ним и шестью словами с 1908 года, когда у нас случилась та беседа. Я всегда подозревала, что в дело вмешались происки О. Х.[632], во всяком случае именно тогда мы окончательно разошлись. Эта мысль заставила меня чувствовать себя по меньшей мере неловко. Но сейчас мы уже постарели. Он — идеальный типаж морского офицера, чисто выбритый, короткостриженый, краснолицый, весь в синем костюме с золотой тесьмой и лентой на груди. От его мрачных таинственных манер (Сфинкс[633] без загадки) не осталось и следа, и все же он мне нравился. Я считала его добрым, надежным и немного романтичным — боюсь, во мне не осталось романтики. Но как вообще можно угадать чувства другого человека? Я впервые поймала себя на том, что жалею его. Наверное, ему уже за сорок, и, в конце концов, он хотел то, без чего смог обойтись. Мы действительно много говорили. После четырех лет службы на флоте он не видит там ничего романтичного. Мы удивились взглядам друг друга на Англию. Трудно было общаться, когда не знаешь, насколько он вспыльчив; обсуждали общие темы. Когда мы уходили, приехали Шоувы и какой-то бойкий друг Кэ с ее работы, я полагаю. Маленький У. А. Ф. [Уильям Арнольд-Форстер] очень скромный, очень низкий, очень невинный, каким он и был раньше.Мы печатали, но так и не успели закончить.