Дневники, 1915–1919

Думаю, последняя запись резко прервалась, поскольку именно на среды обычно выпадают переезды, и, насколько я помню, тогда был снег с градом, гремел гром. В четверг мы отправились в Эшем и стояла такая летняя жара, что люди в метро открывали окна, а гул и мощь (каким еще словом выразить волнение жизни, по-прежнему заключенной в мягкий бархатный футляр?) Ричмонда, поклоняющегося Танку[635], напоминали жужжание пчел вокруг первого цветка. У нас в Эшеме были цветы и пчелы без всяких метафор. И вновь мои воспоминания сконцентрированы на послеобеденном чтении в саду. Мне довелось прочесть стихотворение Вордсворта[636], которое заканчивается словами «что сделал человек с собою?». Нарциссы уже распустились, а на холмах были слышны, я полагаю, выстрелы. Даже мне, не имеющей прямого интереса к происходящему и отрицающей его важность, эти солнечные дни казались диковинно бледными. Конечно, весной всегда бывает грустно… Наши гости ворвались в эту атмосферу, которая так сильно и глубоко пронизывает уединенную жизнь в Эшеме. Сначала Литтон. Потом мы ждали появления Барбары и не сводили глаз с аллеи. Однако она не приехала, а в воскресенье я получила письмо с почти невероятной историей о ее неоднократных попытках сесть на поезд. В течение трех дней Барбара приезжала на вокзал Виктория, и то она не могла пройти через турникеты, то застревала напротив промежутка между вагонами, не попадая внутрь, а в итоге провела Пасху в одиночестве в своей студии, ожидая, как нам было сказано, что через каких-то 9 месяцев без двух недель она, возможно, станет матерью. Литтон провел у нас без одного дня неделю. Наше главное общение состоялось по пути в Беддингем. У нас были короткие и, как мне показалось, очень интимные разговоры — интимные в том плане, что Литтон с полуслова понимал суть всех мыслей в моей голове. Они в основном касались книг, которые, однако, занимают большую часть жизни. Я подозреваю, что Литтон теперь сомневается, достаточно ли «Выдающихся викторианцев» в количестве четырех штук, потребовавших 4 года работы, для демонстрации его зрелости и амбиций. Во всяком случае, он явно и очень сильно переживал по поводу нашего мнения о книге, ее качества и так часто, хотя и тактично, возвращался к вопросу о моей рецензии, что я продолжаю медлить с ответом. Полагаю, контраст (а для меня он есть) между его достижениями и достижениями Л. влияет на состояние Литтона. Затем однажды утром он заболел «бледной немочью[637]», которую Лотти описала со своей обычной тягой к сильному преувеличению и без того ярких событий. У него сильный упадок здоровья, а это, конечно, любого человека заставит думать о духовной жизни и сделает, вероятно, более раздражительным на сей счет. Я отметила, было оно следствием болезни или нет, явное усиление его семейной гордости: сейчас она достигла почти религиозного уровня — плохой знак. Подобно патриотизму, определенные чувства растут и крепнут в этой почве. Вот Джеймса [Стрэйчи], видите ли, нужно прославлять как человека «железной воли», превосходного администратора и т. д. — что-то подобное было сказано про всех членов семьи и даже кузин вроде Мэри Хатчинсон. Меня это скорее возмутило. Потом приехали Джеймс и Ноэль. Наше терпение было на исходе. Постоянные визиты (даже самых безупречных друзей) начинают раздражать. В конце встречи я всегда рада обнаружить, что симпатия к человеку не ослабла, и все же не знаю, как толком объяснить, что даже люди, которые нравятся мне больше всего, умудряются вызывать чувства напряжения и дискомфорта. Мы обсуждали это с Л. Он говорит, что с гостями время его положительного удовольствия сокращается до одного часа; дальше идет сколько-то, я забыла, часов отрицательного удовольствия, а потом — лишь острые неприятные ощущения. Неужели мы стареем? Неужели наши привычки укореняются и все более неподконтрольны, словно тропические ветра? Но в этот раз дискомфорт, конечно, усилили проблемы с едой. Однажды мы вернулись с долгой прогулки и обнаружили на столе треть буханки хлеба. Больше из еды в доме ничего не осталось. Это было связано с недосмотром Нелли, но в Эшеме очень легко не справиться с хозяйством: нужно много думать, все проверять и постоянно ездить на велосипеде за продуктами, чтобы хоть сколько-то сносно жить. В какой-то момент слуги, как обычно, поссорились. Облегчение от возвращения к относительному достатку и магазинам неподалеку, так или иначе, весьма ощутимо. Мы приехали в пятницу и сразу пошли обедать в Клиффордс-Инн, заглянули в «Partridge & Cooper», после чего я вернулась домой, а Л. отправился к Бонвику[638].