Дневники, 1915–1919

В замысле дневника есть серьезный изъян, а именно: его нужно вести после чая. Я ведь не могу сказать гостям: «Подождите минутку, мне надо о вас написать», — а после их ухода начинать уже слишком поздно. И вот, когда я обдумываю мысли и описания для этой страницы, у меня возникает душераздирающее чувство, что страницы-то и нет: все они рассыпаны по полу, и собирать их не хочется. Один только список посетителей, которых надо упомянуть, пугает меня сейчас своим размером: судья Уодхэмс[676], Гамильтон Холт[677], Гарриет Уивер, Кэ Кокс, Роджер, Несса, Мейнард, Шеппард[678], Голди, не говоря уже о членах Гильдии, а еще Аликс, Брин и Ноэль (которых можно назвать клубом «1917») — все они накопились с воскресенья, и каждый из них заслуживает особого места, которое я в свое время уже наметила. Но как восстановить впечатления от Уодхэмса и Холта?[679] Это был чрезвычайно успешный визит. Мы подготовились самым тщательным образом. Они произносили речи, рассматривали фотографии и делали комплименты Л. — все, как ожидалось. Эти люди произвели на меня впечатление, во-первых, своей живостью, которая в сочетании с их большими упитанными телами создавала впечатление силы, во-вторых, уважительным ко мне отношением и, наконец, своей сильной влюбленностью в идею Лиги Наций. Судья Уодхэмс «подключил» каждого министра в Америке. Насколько я могу судить, они поддерживают связь со всеми организациями в мире при помощи армии стенографисток, рассылающих памфлеты всюду, куда только возможно, используя при этом индивидуальный подход. По сравнению с этим наши достижения ничтожны. «Мы ставим вас, мистер Вулф, на первое место среди мыслителей военного времени. Сейчас я понимаю, какое место займут ваши книги на моих полках… Простите, вы уже не раз использовали слово „социальный“. Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду…» Мы объяснялись в течение десяти минут. «Нет, я не понимаю». «Что ж, нам пора к Сидни Веббу. Жаль, что разговор с вами, мистер Вулф, получился поверхностным, но в следующий раз мы приложим больше усилий. Благодарим и вас, миссис Вулф, за то, что позволили посмотреть ваш дом», — и они ушли.

Но почти сразу же явилась Гарриет Уивер. Здесь мы совершенно ошиблись в своих ожиданиях. Я приложила все усилия, чтобы она, несмотря на свой внешний вид, показала себя такой, какой и должна быть редакторша «Egoist», но Гарриет оставалась неизменно скромной, рассудительной и благопристойной. Ее лаконичный сиреневый костюм соответствовал и душе и телу; серые перчатки, которые она положила рядом с тарелкой, символизировали бытовую простоту; ее манеры за столом были манерами хорошо воспитанной курицы. Мы никак не могли закончить разговор, чтобы она ушла. Возможно, бедной женщине мешало чувство, что содержимое ее коричневого свертка никак не соответствует ее собственному содержанию. Но как тогда она вообще соприкоснулась с Джойсом и остальными? Почему их мерзость так и рвется наружу из ее уст? Бог его знает. Она некомпетентна с точки зрения бизнеса и не понимает, какие организационные действия нужно предпринять. Мы оба взглянули на рукопись, которая, похоже, является попыткой расширить границы выразительности, но в прежнем направлении. И вот она ушла. После приехала Кэ, которую мы заставили выпить касторовое масло из чашки для яиц и лежать на диване, чтобы не стошнило. У Кэ была беспокойная ночь, но на утро ей стало лучше.