Дневники, 1915–1919

Очередной перерыв в десять дней приводит меня к итогам нашего визита к Уотерлоу. С присущей им неуклюжестью они выбрали дом в деревне Оар и сняли его на 28 лет, хотя это явно не лучший вариант, если учесть богатый выбор[750]. Окна выходят на унылый фермерский двор, а холмов практически не видно, поскольку дом находится слишком низко в лощине, чтобы из него можно было хоть что-то рассмотреть. Сидни смягчился и стал менее восприимчив к хорошим и плохим мнениям своих друзей. А его жена похожа на гнома, но такая же резкая, как и все непривлекательные женщины, чей заработок напрямую зависит от тяжелого труда. Она прекрасно готовит и сама справляется с двумя невзрачными детьми без няни. «Вокруг меня все черно, — сказала она во время дискуссии в субботу вечером, — я не испытываю ярких чувств и не знаю, стоит ли оно того». Сидни подумывает снова заняться литературой. Бытовые проблемы проистекают из их взаимоотношений. Она не испытывает к нему восхищения, а он не питает к ней романтических чувств. Проницательным людям все понятно, но как же я ненавижу среднестатистических людей! Строго говоря, они оба выше среднего, однако средний — все равно очень странная характеристика, включающая покорность, честолюбие и отсутствие иллюзий.

Ни одно из этих качеств не присуще людям, с которыми мы по большей части общаемся. Мне надо перечислить имена тех, с кем мы виделись за 10 дней, по крайней мере, кого я смогу вспомнить. Рэй приезжала на ночь; Молли — на ужин и тоже с ночевкой; были Сэнгеры и Марри. Остальные уже выпали из головы. Рэй прочла лекцию перед Кооперативной женской гильдией. Как странно наблюдать за тем, что твои друзья обретают свою определенную форму! Как можно было представить их в среднем возрасте, а теперь увидеть практически глазами молодого поколения?! «Какой кошмар», — думаю, скажут они о Рэй. У нее вид сознательной моралистки, сформированный постоянным обращением к праву. Она стала более суровой и догматичной; у нее взгляды оратора и женщины, привыкшей разъезжать по стране. Рэй выступает во всех графствах Англии[751]. Она утратила былое женское очарование и кажется зрелой. Однако ее цельность видна и радует меня, да и Леонарду Рэй нравится больше, чем «короткостриженки». Мы обсуждали моральное возвышение Мура[752], сравнимое с превосходством Христа или Сократа[753], как утверждали Рэй и Л. Они бросили мне вызов сравнить его в этом смысле с кем-нибудь из своих друзей. Я же потребовала для Нессы, Дункана, Литтона и Дезмонда другую, но равноценную морали категорию. Рэй склонна считать нас одаренными, но ни на что не годными бездельниками, прожигающими жизнь. Ежедневная работа дает ей право смотреть на нас свысока, но было бы несправедливо говорить, будто она ведет себя снисходительно или предосудительно. Она просто дает понять, что есть и другие идеалы. Ради какого идеала живет Молли? Это блуждающий огонек[754], за которым она гонится, вязнет в болоте, бедняжка, и не имеет ни малейшего представления о том, что ей нужно на самом деле. У нее на уме один Дезмонд. Она думает, что о нем много говорят и его сильно высмеивают. Ради собственной выгоды отмечу, как мало на самом деле было разговоров, которые воображает себе жертва. Молли подготовила тщательно продуманную защиту Дезмонда, но, сочтя ее ненужной, призналась в том, что считает его немного избалованным, ужасно безвольным и попадающим под влияние любой прекрасной дамы или джентльмена с предложением хорошего вина. Отрицать все это было невозможно. Полагаю, она сильно переживает за себя, не говоря уже о денежных трудностях, чувстве неудачи, упадке духа и нереализованности. В качестве попытки исцеления она хочет уехать из Лондона и жить в деревне, но сейчас в этом есть что-то отвратительное — чистой радости не осталось. Молли считает, будто рассудок Дезмонда помутился, а взгляды его уже не так интересны.

Марри и Сэнгеры приезжали к нам сюда на ужин в прошлое воскресенье. Дора становится все более неуклюжей. Она сильно хромает, и, чтобы разуться, ей приходится вытягивать одну ногу, а затем сгибаться в позу, которая позволяет ухватиться за ботинок. В действительности мне пришлось помочь ей с обувью. Марри с блестящими глазами и бледный как смерть скрючился над столом так, словно испытывал крайний голод или отчаяние. Чарли еще не утратил своего ледяного блеска, но, утомленный всей этой трупной компанией, почти не щебетал. А после ужина Марри и Дора квакали столь отчаянным дуэтом, что у последней потеплело на сердце.