Дневники, 1915–1919

Во вторник я сидела дома, складывая и скрепляя бумагу. Секретарь-француз мистера Дэвида Дэвиса[819] прервал меня. Л. превращает вторник в своего рода сосуд для заполнения его встречами.

В среду, 17 июля, мы склеили 50 экземпляров «Прелюдии». Пока нам вполне достаточно имеющихся копий. Сомневаюсь, что мы продадим больше сотни. Клайв написал толерантное, но не очень восторженное письмо о книге. «Она не подожгла Темзу и не вскружила мою привередливую голову», — так он пишет. С нами обедал Боб Тревельян, а Адриан пришел поздно. Боб переживает величайший кризис в своей жизни и будет говорить об этом еще очень долго. Он избежал армии и может отправиться во Францию или Голландию. Литературная работа Боба теперь прервалась надолго. Он так расстроил меня своим заявлением, что в его отсутствие Бесси[820] будет «жить с Кромптоном Дэвисом[821], то есть у него… На самом деле она там сегодня вечером, хочет посмотреть, подойдет ли ей это…», — что я лишь нервно смеялась через определенные промежутки времени. К нам присоединились Леонард и Адриан. У него нелепая фигура, точь-в-точь как у мандрила[822], особенно теперь, когда он скрючился от ревматизма и еле передвигает ноги. Он один из наших эгоистов, а еще ему удается быть более злобным, чем все мои знакомые, но скрывать это под маской исключительного добродушия. Он напоминает человека, собирающего мусор заостренной палкой. Так и Боб собирает все обрывки сплетен вокруг и даже тянется за теми, которые по-прежнему вне его досягаемости. Он сказал мне, что «слышал, будто я отнесла свою книгу издателям», которые, надо полагать, ее отвергли. Затем он сокрушался по поводу провала рассказа Кэтрин Мэнсфилд и принял мои возражения против обоих его заявлений, но так нерешительно, что явно продолжит их везде повторять. Он также настаивал, что познакомился со мной у Верраллов[823] в 1890-х годах, будучи студентом, и долго рассуждал о великих музыкантах и писателях, то нахваливая книги наших друзей, то находя в них больше недостатков, чем плюсов. Однако его смакование всех этих сплетен и злопыхательство таковы, что невозможно не обидеться. Он уехал в 9:30 утра с Л. и всю дорогу в поезде рассказывал о своем опыте перед Трибуналом[824].

18 июля, четверг.

Л. потратил 3 часа, пытаясь понять смысл слов сэра Уиллоуби Дикинсона и остальных, и в 16:00 я встретила его в читальном зале Лондонской библиотеки. Однако до этого я увидела на Сент-Джеймс-сквер молочно-белую лошадь со старинным испанским седлом, обитым красным бархатом с вышивкой. Ее вел старик. Никакой рекламы видно не было. Возможно, какой-нибудь великий иностранный герцог ездит на таких лошадях. Мы пошли на чай в Клуб — какой же был чай! После двух сухих булочек в «1917» дома нам пришлось приложиться к торту. Все склеенные вчера экземпляры книг побелели сзади, и мы не знаем причину. Позвонил [Брюс] Ричмонд и предложил мне «Жизнь Руперта[825]» на следующую неделю. Я ответила, что хотела бы объяснить Руперта читателям. Он согласился с тем, что недопониманий действительно много. «Он был очень веселым парнем», — сказал Ричмонд. Я пытаюсь получить от Джеймса письма.

На этот раз немцы не преуспели; погода ветреная, жаркая, сильно влажная и солнечная, — и так по кругу. Мы вновь обретаем безопасность посредством луны.

23 июля, вторник.

Кажется, именно в пятницу аптекарь отдал мне зеленую стеклянную банку — даром! Я всегда мечтала именно о такой, ведь стекло — лучшее украшение; оно удерживает свет и преломляет его. В Льюисе за круглые банки аптекарь просит £2,2. Так или иначе, в пятницу у нас обедали Джек Хиллз и Пиппа. Все прошло легко и просто. Джек терпит жизнь с большим достоинством, благодаря своей симпатии к людям, как говорит Пиппа, и, формально оставаясь консерватором, он тем не менее обращен в сторону избирательного права женщин, реформ, образования для бедных и так далее. Его вид почему-то напоминает мне превосходно отполированный коричневый ботинок. Всегда кажется, будто Джек только что приехал из деревни. Он дал нам длинный и очень яркий отчет о своей кампании[826], демонстрирующий его внушительные лидерские качества. К моему удивлению, он также знаком с георгианской поэзией, читал книгу Литтона и осуждает викторианцев. Возможно, кто-то слишком высокомерен, раз путает его с Джорджем и Джеральдом [Даквортами]. Пиппа осталась на ночь. Она ценит Уоллера невероятно высоко. На следующее утро мы говорили о будущем женщин. Пиппа возглавляет своего рода биржу по поиску вакансий и учебы для девушек, которые хотят работать, и, конечно, видит во всем этом перспективы.