Дневники: 1920–1924

Однако день мой был испорчен – так странно – смертью Китти Макс, и теперь я думаю о ней, лежащей в могиле в Ганби, и о Лео [муж Китти], который возвращается домой, и обо всем остальном. Я узнала о смерти из газеты[911]. Мы не виделись, наверное, с 1908 года, разве что на похоронах старика Дэвиса[912], а потом я избегала ее, из-за чего мне теперь не по себе – полагаю, необоснованно. Я не могла поддерживать с ней отношения, а она не пыталась увидеться со мной. И все же эти участившиеся смерти старых друзей без какого-либо предупреждения печалят меня; я чувствую себя виноватой. Жалею, что мы не встретились где-нибудь на улице. Весь день мои мысли возвращались к ней, причем самым странным образом. Сначала я думала о том, как Китти умерла: внезапно, на Кромвель-роуд 33; она всегда боялась операций. Потом представляла ее: белые волосы, розовые щеки, прямую осанку, характерные интонации голоса; ее зелено-голубой пол, который она расписала своими руками; серьги; ее оптимизм и в то же время меланхолию; ум; слезы на ее щеках. Не то чтобы я когда-либо чувствовала себя с Китти не в своей тарелке. Она обручилась в Сент-Айвсе, а Тоби думал, что это Пэдди разговаривает со своим сыном. Они сидели на скамейке у оранжереи, в «уголке любви»[913]. Все время прокручиваю в голове тот день.

14 октября, суббота.

Меня тогда прервали, а теперь Китти похоронена и ее оплакивает половина лондонских аристократов Лондона[914], а я думаю о своей книге. Китти каким-то таинственным образом упала с лестницы через перила. «Смогу ли я когда-нибудь снова ходить? – спросила она у Лео, а доктору сказала: Я никогда не прощу себе своей беспечности». Как это произошло? Кто-то точно знает, а однажды узнаю и я. Несса сожалеет о случившемся, но говорит, что Китти сама разорвала отношения. «Как это печально, что все закончилось именно так», – сказала Несса. В тот момент она укладывала Анжелику спать и мы не могли предаться воспоминаниям.

Я видела Нессу, Мейнарда, Лидию, Дезмонда, Саксона, Литтона, Фрэнки Биррелла и Марджери Фрай[915] – всех на этой неделе; получила два письма (от Литтона и Кэррингтон) о «Комнате Джейкоба» и подписала не знаю сколько конвертов; и вот мы в преддверии публикации. В понедельник буду позировать для портрета в «John O’London’s Weekly[916]». Ричмонд пишет с просьбой перенести дату выхода, чтобы они успели упомянуть книгу в четверг[917]. Мои ощущения? Сохраняю спокойствие. Похвала Литтона не могла быть больше. Он пророчит роману поэтическое бессмертие, боится моей романтики, но красота письма и т.д. и т.п. Литтон так захвалил меня, что я не чувствую изысканного удовольствия, или, возможно, нервы притупились. Хочу пережить шторм и снова плавать в спокойной воде. Хочу писать без внимания. «Миссис Дэллоуэй» переросла в книгу и, полагаю, будет посвящена исследованию безумия и самоубийства; мир глазами безумца и здравомыслящего человека одновременно – что-то в этом роде. Септимус Смит[918] – хорошее имя? Хочу больше придерживаться фактов, чем в «Джейкобе», однако думаю, что это был необходимый шаг на пути к свободе. А теперь я должна использовать эту благодатную страницу для составления плана работы.

Надо продолжить чтение для главы о греческом. Историю о премьер-министре [для «Миссис Дэллоуэй»] закончу через неделю – скажем, 21-го. Затем я должна начать статью об эссе, например 23-го, и закончить ее до 2 ноября. Выходит, сейчас надо сконцентрироваться на эссе; прочесть Эсхила и, думаю, взяться за Циммерна; быстро расправиться с Бентли, который не очень-то мне и нужен. По-моему, план более-менее ясен, хотя я понятия не имею, как читать Эсхила: хотелось бы быстро, но это, увы, мечта.