Читаем Дневники: 1920–1924 полностью

Вчера сюда приходили Тернеры, чтобы измерить ниши, и спросили, влезет ли комод отца миссис Тернер в кабинет. «Вы ведь помните наше пианино и футляр для пианолы?» – спросила Эдит[1176], одна из тех тревожных невнятных дамочек, которые составляют средний класс; утомительные женщины, будто отштампованные на станке, но все кичащиеся своими взглядами. Они бывают страстными и холодными, взбалмошными и трепещущими, как и другие люди или даже хуже, хотя я не понимаю, зачем природа их клепает, если только ради того, чтобы снабдить Дартмут[1177] кадетами, а полковников – женами. Нелли ездила со мной в квартиру и на следующий день составила расписание, доказывая, что не успеет к трем часам дня помыть обеденную посуду и почистить ботинки Леонарда. «Ну что ж, – сказала я, – ищите себе с Лотти место». Однако после недели раздумий Лотти ушла к Тернерам, а Нелли осталась с нами. Деньги выплачены, и уже завтра, предположительно, дом будет наш. Итак, спустя почти 10 лет у меня снова появится своя комната в Лондоне. Теперь я должна написать Логану, попросить книгу для печати[1178], а затем почитать елизаветинцев для следующей главы [«Обыкновенного читателя»]. Во всяком случае, чтение ради этой благословенной книги доставляет мне огромное удовольствие.


9 февраля, суббота.


Мы делали замеры в квартире. Теперь возникает вопрос: шумно ли в ней? Нет нужды вдаваться в мои размышления по этому поводу. Жизнь на Фитцрой-сквер изрядна потрепала мне нервы, и я больше никогда не засну, если поблизости ходит омнибус. Я считаю, что мы, решившись на переезд, поступили мужественно и смотрим фактам в лицо, а это полезно делать хотя бы раз в десять лет. Да, достижение маленькое, но важное.

Морган был здесь вчера вечером; «Поездка в Индию» дописана, и он сильно взволнован, кипит от этого, советуется с Л. по поводу условий; ему предложили £750. Так что у него все в порядке. А сегодня утром Хайнеманн хотел опубликовать мои эссе. На ужин придут Хендерсоны и Джанет [Воган]; я хвасталась Леонардом (его слова). Нельзя шутить с незнакомыми людьми. И в подвалах они, конечно, не ужинают. Два дня назад Дезмонд свалился с лестницы у Мэри и сломал коленную чашечку. Клайв не смог остаться с ним. Боль была очень сильная, но Этель Сэндс сказала, что он храбрится. А теперь еще и стал раздражительным. Так меняются наши чувства к друзьям. Куда ни ткни меня, польются чувства. Жизнь сформировала их во мне даже слишком много. А еще (я так устала паковать вещи, что не могу сосредоточиться) Марджори проколола уши и ушла от Джуда. Бедняжка! В 24 года. Я в этом возрасте жила на Фицрой-сквер и тоже была дьявольски несчастна. Она нашла письмо, ушла из дома и живет в подвале. Эта мелодраму, как мне кажется, заварил Сирил. Я работаю над «Часами» и считаю роман весьма любопытной попыткой; похоже, на сей раз я и правда наткнулась на залежи самородков. И смогу добыть настоящее золото. Самое главное – никогда не скучать от собственного сочинительства. Это сигнал к переменам – неважно к каким, лишь бы было интересно. А моя золотая жила залегает очень глубоко, в этаких извилистых каналах. Чтобы добраться до нее, я должна копать и продвигаться на ощупь. Но это золото, похоже, совершенно особенное. Морган сказал, что в «Комнате Джейкоба» я проникла в душу глубже, чем любой другой романист. Он брал уроки игры на фортепиано у Хильды Сакс [неизвестная] и очень ловко водил пальцами по партитуре. (И здесь, кстати, если прислушаться, так же шумно, как на Тависток-сквер. Со временем привыкаешь не обращать внимания. Запомните эту мудрость.) Том, невероятный Том, пишет: «Я не предвижу никакого антагонизма», – приветствуя какую-то новую рецензию[1179]. Мередит во всем белом и лавровом венце не может быть более величественным.

Карин была откровенна. Адриан хочет вернуться. Она хочет нормально жизни. Мне совсем не нравится, как Карин топает ножкой, но я понимаю ее точку зрения и уважаю совестливость, ведь она думает об А. Он сидит один на Макленбург-сквер. «Это что-то свойственное всем вам, Стивенам, – что-то настоящее», – сказала она, как типичная американка за столиком «Шератон[1180]». Фейт Хендерсон говорит, что флиртовала с Ральфом, хочет свиданий под луной, серьезных мужчин, бриллиантов, поцелуев, но слишком стара и недостаточно хороша. Хьюберт перенимает ее взгляды. У Джанет в голосе хрипотца Воганов; эта крупная и неуклюжая дама выйдет замуж и расплодится.


23 февраля, суббота.


Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Отцы-основатели
Отцы-основатели

Третий том приключенческой саги «Прогрессоры». Осень ледникового периода с ее дождями и холодными ветрами предвещает еще более суровую зиму, а племя Огня только-только готовится приступить к строительству основного жилья. Но все с ног на голову переворачивают нежданные гости, объявившиеся прямо на пороге. Сумеют ли вожди племени перевоспитать чужаков, или основанное ими общество падет под натиском мультикультурной какофонии? Но все, что нас не убивает, делает сильнее, вот и племя Огня после каждой стремительной перипетии только увеличивает свои возможности в противостоянии этому жестокому миру…

Айзек Азимов , Александр Борисович Михайловский , Мария Павловна Згурская , Роберт Альберт Блох , Юлия Викторовна Маркова

Фантастика / Биографии и Мемуары / История / Научная Фантастика / Попаданцы / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное