Дневники: 1920–1924

И тогда мы в последний раз долго и мучительно ехали в этот наш дом, да еще по холоду. За ужином мне в голову приходили разрозненные идеи, например о том, насколько писательская боль сильнее плотской. Все мы были беззубыми ничтожествами, а стали выдающимися писателями, и я бы ни гроша не дала ни за похвалу, ни за критику. Джек Сквайр толстый и последовательный; Эдди [Марш] седой и отеческий; Невинсон[1201] цвета свеклы, восхваляющий страстность и, как следствие, самого себя; Томлинсон похож на твердый набалдашник трости, вырезанный восьмилетним мальчиком; Бланден отчаявшийся, осунувшийся, похожий на ворона, а не на Китса. Неужели мы и правда все верили в «гениальность» Бландена, когда читали его стихи? Насколько это было искренне? Правда в том, что эти посиделки должны сопровождаться какой-нибудь общеизвестной песней, например «Какой он прекрасный парень[1202]», которую начал петь Сквайр. Мне приходили в голову и более тонкие мысли, но я не могу их сейчас сформулировать. В данный момент я даже не готова думать о расставании с этим прекрасным, милым домом, который за девять лет сослужил нам такую хорошую службу, что, лежа вчера вечером в постели, я почти очеловечила его и выразила ему свою благодарность. Старая миссис Тернер будет теперь жить в моей комнате и умрет в ней, по прогнозам, года через два среди своего фарфора, белья, великолепных цветастых обоев, комода отца и нескольких огромных шкафов[1203].

Переезд Вулфов из Хогарт-хауса на Тависток-сквер 52 в Блумсбери состоялся 13–14 марта; в последний день они оставались у Клайва Белла на Гордон-сквер, а в субботу 15 марта уже ночевали в новом доме. Им предстояло занять два верхних этажа большого четырехэтажного дома; действующие арендаторы – мистер Доллман и Причард, солиситоры, – продолжали занимать два нижних этажа. Обширный подвал был отдан под издательство «HogarthPress», а большая бильярдная, построенная на месте сада позади дома, стала одновременно кабинетом Вирджинии и складом печатной продукции.

Тависток-сквер 52

5 апреля, суббота.

Что ж, напишу короткое вступление после трехнедельного молчания. Но это вовсе не была тишина. Меня беспокоил шум и автобусов, и такси, и человеческой речи, приятной и наоборот, поэтому я нынче полусонная. Леонард работает как обычно.