Дневники: 1920–1924

Я, повторюсь, вернулась домой вчера вечером после десяти или одиннадцати дней в Монкс-хаусе – дней, когда со всех сторон со страшной силой дул ветер, и вместе с ним хлестал дождь, и град плевался в наш камин, и лужайка была усеяна мелкими ветками, и огненные закаты пламенели над холмами, настолько яркие и красочные, что в один из вечеров мои глаза даже ослепли секунд на десять. У мистера Шанкса была двусторонняя пневмония, и за него молились в церкви, что показалось мне действительно целесообразным, когда я увидела в окне лицо доктора Валленса. Мы пили чай в доме священника, и я была обескуражена взрывом грубых эмоций, которые всегда вызывает это мероприятие. Утром я с непоколебимой стойкостью начала свою посмертную статью о Харди[706]. Никаких больше рецензий теперь, когда Ричмонд правит мои предложения в угоду зажравшимся читателям Белгравии[707] (конечно, я преувеличиваю), и как же странна эта скованность пера, когда ты не уверен, одобрит ли текст редактор[708]. Это – моя зависимость от площади Принтинг-хаус[709] – истинная причина моей капитуляции, не говоря уже об экономической составляющей: такие деньги я могу заработать и другими способами. Леонард сажал, подрезал и опрыскивал растения, хотя холод, сырость и шквалистый ветер превратили его деятельность в геройство, достойное восхищения, а не осмысления. А вчера вечером, знаменуя наше возвращение, на ужин пришли Питер[710] и Топси[711]. Ее лицо неестественно вытянуто и выглядит так, будто много лет назад его прихлопнули дверью. «Почему он женился на ней?» – спросили мы, но не с таким изумлением, с каким это обычно делают его собратья. Он невинный романтик, решительный мальчик, а она, я полагаю, имеет более глубокий жизненный опыт и почему-то ручается за самые разные вещи, которые он со своей невинностью и оторванностью, как ученого, от жизни готов принимать на веру. В целом я решила, что она более грустная и напряженная, чем он, но при этом гораздо менее бескорыстная и искренняя. Так прошел вечер, на протяжении которого я металась между симпатией и антипатией, четко понимая, что теплых чувств между нами не возникнет, но признавая ее блестящим ум. С Питером я бы смогла сблизиться, не будь он так молод и свеж, а еще он не прирожденный писатель. Мы говорили о религиозной мании Фредегонды, о Кембридже, о молодости; об их окружении и нашем, о Ромер Уилсон, которую я осудила, и меня в каком-то смысле даже поддержали, и наконец о греках и римлянах, на что Лукас, который отлично разбирается в подобных вопросах и обычно дает четкие ответы, сказал, что им пора возвращаться в Блэкхит[712]. В холле Топси («Могу я называть вас Топси?» – спросила я в холле) объяснила, почему они должны вернуться в Блэкхит[713], но, на мой взгляд, слишком пространно. И вот часы уже пробили шесть – вечер Пэстонов. Сегодня я начну «Чтение».

22 января, воскресенье.

«Сегодня я начну “Чтение”», – так я сказала? А два вечера спустя меня знобило у камина и пришлось слечь с гриппом. Как описать двухнедельный перерыв? К счастью, это был частичный провал, а не полный, как летом. И снова у меня в голове выставка ярких миниатюрных портретов, а именно: Несса, Бобо [Майнерцхаген], Боб, Котелянский, Пиппа. Несса только вернулась из Франции, побыла две недели и опять уехала в Париж[714], оставив детей, которые тем временем подхватили грипп. Но что я могу сказать о ней? Она вся такая нарядная, во французских сапогах, шляпе и клетчатой юбке, с той причудливой античной поверхностной простотой, которую я сравниваю с мраморными щеками греческой статуи. Я имею в виду ее отношение к Клайву.

– Очень жаль, – сказал она. – Мэри – глупая маленькая женщина. Она встречала нас на вокзале. Они окончательно помирились. Не думала, что это возможно после Гандерильяс. Вот она, кстати, очень милая, довольно простая и прямолинейная.

– Это губит его, – ответила я. – Теперь он говорит о писательстве, потому что так модно. А в присутствии Мэри он невыносим.

– Да, – согласилась Несса. – Она принимает все это полностью, совершенно открыто, без обид, философски.

Но могу ли заставить себя следовать своим же правилам и описать Боба, Бобо и остальных?

Я бы предпочла составить общий «отчет о моих дружеских отношениях», как сделала это два или три года назад[715].