Дневники: 1925–1930

Просто хочу отметить, что на следующей неделе я постараюсь не видеться с людьми, за исключением ужина у Буги Харриса, где встречусь с премьер-министром, и вечеринки в честь Анжелики[1037]. Посмотрим, смогу ли я избегать людей 7 дней подряд. Вся текущая неделя была расписана, и я добросовестно выполняла свои обещания, встречаясь с Брейтуэйтом и мисс Мэттьюс[1038], с Дотти, Оттолин, Голди, Спроттом, Квентином, с мисс Мэтисон и Пломером вчера вечером; сегодня чай с Эдди, завтра приедет Вита, в субботу Квентин, а потом, в воскресенье, надеюсь, никого не будет[1039].

12 января, воскресенье.

Сегодня воскресенье. Я только что воскликнула: «Не могу думать ни о чем другом». Благодаря упорству и трудолюбию, я теперь едва ли могу перестать работать над «Волнами». Осознание этого остро пришло примерно неделю назад, когда я начала писать «призрачную вечеринку»; теперь мне кажется, что после шести месяцев проволочек я готова броситься вперед и все закончить, но по-прежнему нет ни малейшей уверенности в форме произведения. Многое придется отбросить, главное – писать быстро, не терять настроя и по возможности не прерываться, пока все не будет готово. И тогда – отдых. Затем редактура.

Что касается недели одиночества, сейчас я собираюсь навестить мать Л., а после ужина – к Фраям. Завтра – чай с Марджори Стрэйчи; Дункан, кажется, придет во вторник; Вита в пятницу; Анжелика в субботу; Буги Харрис в среду; остается только один день – четверг, – и все.

16 января, четверг.

Страница реальной жизни. Вчерашний вечер у Буги Харриса. Я вошла в своем красном пальто. В овальной комнате с расписным потолком и книгами, «которые мне подарил Хорн[1040], в том числе первое издание Данте с автографом Бена Джонсона, – леди Лондондерри[1041] опоздает, но мы не будем ждать», – сидела, среди прочих гостей, сильно накрашенная румяная женщина (миссис Грэм Мюррей [неизвестная]). Я уже и забыла о премьер-министре – невыразительный человек с разочарованным взглядом; довольно грузный; представитель среднего класса; не сын народа; осунувшийся; ворчливый; самодовольный; в черном жилете; и, как по мне, достаточно посредственный. Леди Л. пришла очень поздно, одетая в рубиновое бархатное платье с разрезом до середины спины; маленькая; суетливая; резкая; современная, энергичная. Все пошли ужинать, а я без очков не смогла прочесть имя сэра Роберта Ванситтарта[1042] на карточке, так что мне пришлось метаться в поисках своего места. Неважно. За столом все называли друг друга Ван, Буги, Рамси, Эди; обсуждали управление Англией; мазер[1043] в руках Роджера привлек внимание Рамси и даже на пару минут вывел его из себя; он взял его, внимательно осмотрел, положив свой потертый футляр для очков на стол, и заявил, что никогда не подписывал никаких разрешений на продажу мазеров в Америку; потом он заговорил тет-а-тет с дамами по соседству, бормоча что-то невнятное. Мы пошли наверх, а леди Л. бежала впереди, открывая двери и заводя нас в маленькие комнатки, чтобы показать то майолику[1044], то алтарные картины[1045]. Затем, когда мы сидели вокруг камина, она, словно лихая наездница или бравый полководец, оседлала тему и пустилась рассказывать истории о стариках, которые перенесли операции, потом сошли с ума и оставили свои финансы в полном беспорядке, а наследников – без денег. Ее собственный отец выжил из ума за два года, а Фаркуар[1046] навел хаос в фонде Либеральной партии, составив завещание в пользу Файф[1047], – все говорилось прямо, без стеснения и прикрас; болтовня прекрасно осведомленной, не вздорной, упитанной, спортивной женщины, преодолевающей на своей лошади любые препятствия. Мы обсудили контроль рождаемости. «Дорогая Эди, мне, конечно, тебя не переубедить, но когда ты увидишь всех этих шахтеров с их чумазыми отпрысками… Восемь человек в комнате. Одна кровать на всех. Чего от них ожидать? Эти приверженцы традиций, необразованные люди, они говорят со мной без обиняков. Другой жизни не знают. А что бы вы делали? Что бы мы делали, если бы жили так? Но мы же не звери. Мы умеем контролировать себя. Вот почему я ненавижу сухой закон».