Читаем Дневники. 1946-1947 полностью

30 Апреля. Вчера на тяге теплая серая навись. Стоял на перекрестке: во все стороны были усыпаны желтой прошлогодней листвой пути-просеки, как языки широкие, [сходящиеся] все уже и уже. А над ними так же вершины деревьев сходились все ближе и ближе, выгрызая из неба светло-серые языки. На перекрестке была группа дубов - в одну сторону просек был из лиственного леса, там млеют и тают березки с осинками: березки белые, осинки молодые зеленые, почки у березок наклюнулись. В другую сторону лес был смешанным: там и тут из серого выступала темная ель. В третью сторону одни елки - там скучно! В четвертую по двум сторонам одни частые березки, белые

136

на желтом, и по желтому не спеша в мою сторону ковылял линяющий беляк, и белые пятна были на нем как белые клочки снега в оврагах.

Днем вчера дождик редкий и теплый капал и березовые почки на глазах лопались и выпускали зеленые хвостики. Где-то, наверно, сохранились пятнышки снега, но не увидишь глазами - не вспомнишь о снеге. Лягушки закончили икрометание, и кое-где возле усыхающих луж икра эта усыхает.

На тягу ходит со мной Алик, сын хозяина, он лейтенант 20 лет, был учеником средней школы, взят на войну и три года в Люберцах сидел на аэродроме, болтался. Теперь будет зубрить за среднюю школу. Родители его избаловали, матушкин сынок в полном смысле слова. В темноте ребята, возвращаясь с тяги, обыкновенно стреляют. -Ай и мне стрельнуть? - спрашивает он. - Не делайте этого, лес любит тишину. И Аксаков над такими охотниками смеялся: называл их ахальщиками и пукальщиками. - Вот те, - сказал я, - кто так стреляет, ахальщики, а кто им подражать хочет, как вы - пукальщики.

Художники (Антонов и Шурпин) написали с меня этюд и оба в восторге от натуры.

Сегодня жду Лялю и думаю о той девушке, которая, по словам Т.В. Хорьковой, односторонняя: читает Евангелие, св. отцов и плачет. А вот Ляля не односторонняя, никак! Она и Евангелие читает, и плачет, и в то же время, скосив глаза на земные предметы, узнает в них небесное. Она похожа душой на березу весной, которая, устремляясь всеми своими веточками к небу, распускает корешки свои по земле, чтобы захватить с собой туда и любимые свои камешки. Так и Ляля обняла меня всего своими корешками: и будь доволен, Михаил, лучше ее тебе не было и не будет.

Надо изобразить отчаяние людей всех и на этом фоне - волю всего человека. Отчаяние: туфта-плывун, психология

137

вора - все вместе делаем «объективные причины» и безнадежность.

- Что ты возишься с сумасшедшей старухой? - спрашивал Сутулов Анну, - мало разве тебе наших контриков на канале. - Нет, -ответила Анна, - она не против нас, она против Антихриста, против царя Петра 1-го. Я хочу ее освободить от химеры, снять повязку с глаз ее, подвинуть ее к усилию, чтобы сбросить со спины своих мертвецов и обрадоваться жизни, как радуется мать после муки, встречая и узнавая ребенка своего. - Делать вам, женщинам, нечего! - ответил, усмехаясь Сутулов, - я только удивляюсь, до чего у вас это крепко держится, скорей всего и все сказки и повести разные рождаются от вас. И только страшно, что некоторые мужчины, поэты всякие, подчиняются вам, и, глядя на вас, делают свои сказки. Но эти-то хоть что-то делают и ведут к хорошему, уверяют всех, что добро побеждает зло на земле. Вы же просто делать ничего не хотите и проводите время в сказочных предприятиях. - Ты, Сашенька, дорогой, в этом немножко надо понимать. - Может быть, - добродушно ответил Сутулов, - мне только времени жалко терять на сказки, ситчики тоже выбираете, советуясь, какой ситчик к лицу. Заставляя работать на свои причуды фабрики громадные. Сколько бы за это все потраченное время можно было сделать добра на земле. - Люди рождаются от этого, - ответила Анна, - родился маленький и в ситчик. Тебе бы хотелось в чугун его, а мы - в ситчик. - Ну, маленький, это понимаю, - а старуха зачем тебе? - Эта старуха необыкновенная, она жизнь отдала чужим детям.

Вчера на тяге тишина, деревья вознеслись всеми сучками своими к закрытому небу и будто молят богов небесных открыть его. Спишь-не спишь и врастаешь в землю среди собратьев своих.

Сегодня с утра было сумрачно, потом начало проясневать и сильно теплеть. К полудню стало ненормально тепло, очень похоже перед грозой.

138

Ходил Лялю встречать и не встретил. Первая муха привязалась к щеке, летит и не отстает.

Впервые стал читать жизнь деревьев в лесу. Над обрезом дороги по мху был целый ковер из малюток-елочек, и только изредка возвышалась над ними малютка сосна, хотя среди взрослых деревьев было сосен не меньше, чем елок. И опять захотелось заниматься микрогеографией, и порадовался я, что может быть скоро будет у меня свой участок в лесу.

С двухчасовым приехала Ляля. День обошелся без дождя. Вечером ходил на тягу - ни одного!

Ляля сказала, что есть возможность без утраты задатка отступиться от покупки дачи. Но зачем отступаться? Одну-то комнату для жилья всегда можно отделать, законсервировать остальное и потом продать за те же деньги.

Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное