Дневники. 1946-1947

Сталиным. Но Чагин (хороший человек!) помог (вспомнился Виктор Иванович Филипьев из того страшного времени, тоже добрый. Есть и на такие случаи люди!).

От вчерашней утомительной ночи, от этой сегодняшней Академии («ключ» нужен, «ключ, ключ»! Кажется, Таня дружит с женой Вавилова). Нашелся же «ключ» в ЦК комсомола, так и... но только этот сундук с тяжелым старинным замком... пахнет нафталином.

Охватила ужасная усталость и меня, и мою подругу, засыпали рядом, как два полена, без всякого чувства друг к другу.

9 Мая. День Победы.

Из этого дня надо сделать себе день отдыха и пойти с Лялей к Ивану [Воину]. Завтра утром, в субботу, поеду в Поречье. Там я после завтрака в 12 д. направлюсь прямо к Таллингу. К вечернему чаю явлюсь к директору (как ни в чем не бывало!).

И буду строить дом второй раз в жизни: первый построил в 1917 году (нужно же!) и теперь без года через 30 лет опять! Не знаю, хватит ли духу устроить дом в полном смысле слова, но дом как ценность -это можно сделать и надо.

10 Мая. Сырость, холодно. Еду в Поречье подготовить все для встречи хозяйки дачи в воскресенье 12-го. Заговариваю себя на холодный тон.

Сел в поезд (Звенигород) в Москве, полил холодный дождь, когда приехал, дождь обратился в снег. Выслали эмку, попал в третью очередь и только около двух дня приехал домой. Тут снег повалил во всю мочь, земля белая и сквозь снег едва видны зеленеющие березы. (С 3 мая начались «майские холода».)

11 Мая. Ниже +2 не было, все-таки снег, конечно, за ночь растаял. Небо расчистилось, солнце и ветер южный,

145

но с утра нет тепла. В холодную ночь сжимались сосуды растений. Через наклюнутые почки лип выдавило сок, и на каждой почке висела большая, как ягода, капля густого и липкого, как глицерин, сока. Между пальцами этот сок был точно как глицерин, вязкий, но не сладкий. Как только солнечные лучи коснулись веточек с этими каплями, сосуды расширились и капли исчезли.

Вчера на вокзале, как пришла эмка, два жидочка, схватив чемоданы, сломя голову понеслись к ней и заняли места. Но еще хуже было, что полупролетарий Иван Мих., старый чекист, тоже сел со своей дочкой в первую эмку. В следующую эмку, через час, нам удалось отправить всех пожилых женщин. И в последней, через три часа после прихода поезда, со спокойной душой уехали сами старики.

И так ясно было, что не мыло служит измерителем культуры, а готовность каждого уступить место другому, готовность,

порождающая уверенность на всякое время и во всяком месте, что твое от тебя никуда не уйдет, напротив, если я откажусь, то оно, мое, само придет ко мне и будет просить открыть для него ворота.

Художник Шурпин сказал: - Я пишу для народа, я верю в народ. -Гитлер, - сказал я, - тоже верил в народ свой, как высшую расу. А вы тоже так верите? Он понес ахинею. - А вы? - спросил он. - Верю, -ответил я, - в то, чего сейчас нет в народе. - А было? - Было и будет, -ответил я.

Леонов пишет так же противно, как Гоголь после обращения в православие: Гоголь в православие, Леонов в коммунизм. Удивительно, как это в мире природы: воробей капнет - и то земле навозцу прибавится. Но ни от Гоголя ничего не прибавишь православию, ни от Леонова коммунизму. Отчего это?

Чувство современности, по-видимому, рождается из веры на пути ее к делу: это дитя веры и дела.

146

Михайлов при обсуждении плана моей работы сказал: - Вот хорошо было бы вам в своей работе показать, что в процессе создания нового мы сами вместе с тем изменяемся.

Это я слышу уже не в первый раз от коммуниста. Надо это принять во внимание: все люди, делая канал, изменялись.

Спросишь, куда кто идет - не скажут: если по правде, то никто не знает, куда он идет. Тем удивительней, что все-таки все идут, что какая-то сила помимо их сознания движет ими, и каждый, раздумывая на ходу о всем на свете, это место о движущей силе предусмотрительно обходит. Вот этот-то обход главного у одних «со страхом и верою», у других с уважением и почтительностью, у третьих с гримасой и есть непостигаемое...

Как мы мучились, доставая путевку в дом отдыха Академии, и вдруг ключ нашелся: Ной Соломонович! Теперь то же к Вавилову: секретарь, как собака, не пускает. И вдруг Таня по телефону: - Да вы бы к Вавилову! - Рад бы, - отвечаю, - да как попасть. - Очень просто, у меня дружба с его женой.

Так и нашелся ключ от всей Академии.

В поезде. - Посмотри, детка, в окно, к какой это станции подходим. Прочитай! - Мужская! - кричит мальчик. Все смеются. -Это не то, читай дальше. - Женская, - кричит мальчик. Опять все смеются. И наконец, прочиталось: Голицыно.

Был и дождь в этот день - все было. К вечеру потеплело, и охватила душу вся мощь природы начала мая. Пошли на тягу, и сначала было прекрасно и, слушая птиц, я испытывал ту же самую радость, когда Ляля слышит в церковном песнопении, отвечающем

тому или иному месту годового круга. (На реках Вавилонских, Христос Воскресе и др.) Это состояние на тяге удивительно похоже на

147