Дневники. 1946-1947

Водокачку обслуживают два тургеневских старика, один из них, Щербаков, обещает сделать водопровод в мою дачу и ванну.

И сделаем! Вообще все сделаем, и мне кажется, эта дача, благодаря своему расположению возле рыбной реки, большого

153

леса, и что болото недалеко за рекой, и что Москва - рукой подать, и что санаторий будет тут же, доктора, и что местность самая здоровая, и нет комаров, и много бывает грибов и ягод, и что великолепные дали виднеются, и вблизи берега, холмистые березовые и сосновые - по всему, по всему будет у меня чудесно. Я смею сказать, что материальная радость от этой дачи будет отвечать духовной радости, какую дала мне Ляля своим приходом 6V2 лет тому назад.

А правда, сколько мне от Ляли пришло. Вот слушал недавно, как Венгров задиристо ругался, и я думал, что раньше и я мог быть таким, а теперь никогда. Вообще, Ляля родилась от моей мечты, она точно такая, какую мне надо было.

Венгров рассказывал мне, как он распоряжался монахами в Белых Берегах, и что один из них на пасеке даже с зябликами разговаривал, и он, Венгров, направил туда к нему детей от ОНО и монах этот давал детям мед и огурцы.

И еще вспомнилось о том, какое бодрое письмо я послал умирающему о. Афанасию. Наверно, он испугался моей бодрости. Какая уж тут бодрость, если у него семью отняли и, главное, церковь, выстроенную им самим. Он был уже не от мира сего, а я ему бодрости прибавить хотел. Теперь стыдно.

Сейчас (7 V2 вечера) летний теплый дождик идет и им пахнет точно, как пахло когда-то и в Хрущеве. Липы заметно распускаются. В кустах черемухи сквознячок стремится оторвать от дубовых прутиков старый прошлогодний лист. И как он трепещет, этот старый лист! Кажется, будто он вину свою чувствует: кругом все молодые листики, зеленые, блестящие на старых веточках сидят, а он, единственный старик скрюченный, сидит на молодой веточке.

Читаю с восхищением «Записки охотника». Мы были наследниками прекрасной точки зрения Тургенева на простой народ: точки зрения свободной человеческой

154

личности на существующее и уже осужденное рабство. Так мы и продолжали (мама: Как я мужика любила!) до тех пор, пока необходимость создать новое государство и защитить его (война) сделала невозможным свое личное чувство свободы отображать в простом человеке. Наше чувство личности повисло в воздухе, и единственным зеркалом его стал Христос.

Ни удивляться, ни обижаться, однако, тут не следует. Надо только помнить, что вызывая коня свободы (личность), вызываешь вместе с тем всегда и барьер, через который твой конь будет перескакивать: умел... умей и... (как это говорится?). И последний самый страшный барьер - это смерть, и последнее усилие - это скачок через смерть.

17 Мая. День начался легким светлым облачком, смягчающим солнечный свет. Очень тепло уже третий день.

Брожу весь день между липами, и вдруг вспомнилось Хрущеве: там был тоже такой легкий для дыхания воздух. С тех пор я не дышал таким воздухом. Бедный Михаил! Всю жизнь в болотах скитался и думал, будто лучше и нет ничего.

А часы золотые? Тоже всю жизнь в руках не держал и как обрадовался.

А Ляля? Вообще ничего никогда у меня настоящего, как у всех, не было.

А мать-то моя! Та даже и умерла, не испытав женской любви.

Да и вся Россия такая жила в бедности, не думая о том, что где-то лучше живут и нам бы можно тоже...

Потешились вы над монахами, над этим «фольклором», но только помните, не будь их - не было бы у нас Пушкина, Достоевского, Толстого, Тургенева, Гоголя, и что распространяя теперь в народе этих классиков, вы действуете, как миссионеры православной культуры.

155

Вера без дел мертва, а любовь? Дело любви - это дети, но если не дети? Если не дети, то все: всякое дело на свете должно быть делом любви. Так вот и сочинения Тургенева были делом его любви. (При чтении «Записок охотника».)

18 Мая. Вчера на ночь пошли майские жуки. Утром первое, что бросилось в глаза - это липа одевается.

Роскошные, самые роскошные дни. Люди наши бродят, как пьяные мухи.

Сегодня у нас голубой туман. Зеленой видится только близкая первая кулига* леса, а вторая подальше голубая, как облако, и оттуда к нам в два-три голоса летит неустанное «ку-ку». Семь березок у нас на дворе вместе срослись внизу и так все вместе выросли и состарились.

Меня кормили, за мной ходили, убирали, почитали - и все было так, что ты сиди и пиши. Так нет же! Как только мне стало очень хорошо жить, я стал искать себе заботу, высматривать, выспрашивать и, наконец, нашел себе полуразваленную дачу, купил, истратил все свои деньги и стал ремонтировать: забота бесконечная. И все это похоже на «а он мятежный ищет бури, как будто в буре есть покой».

То же самое помнится, когда после великих мучений с большими приключениями невеста моя, наконец-то, сдалась и написала родителям письмо о том, что она замуж выходит, и вручила мне это письмо, как паспорт к родителям, я вдруг похолодел и все мое очарование рухнуло; если бы она не догадалась... разорвала письмо и воздвигла новое препятствие такое, что я всю жизнь не мог его преодолеть.