Читаем Дневники. 1946-1947 полностью

Вода хоронила старые берега, выгоняя все способное двигаться, заставляя их...

- Знакомые из породы Кащея (Кащеистые)

Сосед в Пушкине Иван Николаевич.

Алексей Кукарин (трактир «Капернаум», Новгород, 1910 г.).

Ростовщик («принял Христа, как заразу, как сифилис»).

В.В. Розанов - писатель.

205

Введенский - в Загорске (домовладелец, церк. староста).

Александр Романович (Поречье, дом отдыха, 1946 г.). (Богом не пользуется.)

Носилов - Пушкино 1945-46 гг.

Клюев, поэт, не будь стихов, был бы подходящий.

Среди них нерелигиозный один только Алекс. Романыч, впрочем, неравнодушный, со злобой на попов.

У каждого до того все свое, до того в себе, что только не говорят. - Знаем мы, знаем все, ничем не удивите!

Женщина молодая с большой полной грудью, а лицо нарочито сердитое-пресердитое, как будто к ней постоянно тянутся чьи-нибудь руки, чтобы за грудь схватить, и она на них: пошли вон от меня, срамники, безобразники! Если же знакомый кто встретится, то лицо становится доброе и простодушное.

11 Июля. Петров день.

Расцвели все цветы. Поспели садовые ягоды. Показались на яблонках яблоки.

Ух, какая работища нависла надо мной и тоже, как яблоко, показалась из моей зелени.

Зина свободно гуляет ко всенощной и служит людям, когда и где ей хочется. Ляля прикована к умирающей матери (7-й год только при мне умирает!), прикована любовной цепью к писателю (Настя этому очень завидует) и не может идти в церковь.

- Не в человеке дело - тут Бог ведет. - А если вам хочется в это дело Бога вмешать, так ведь, бабушка, если Бог, то Он и делает по-своему: на земле, как у себя на небе. - На земле, как на небе! - И человек ему помогает. Чем же это плохо строить канал? Помните, Вы говорили Зуйку, что озера северные остались, как следы божественной колеи. По этой колее с древних времен люди ездили и царь Петр:

206

сами знаете. Мы же только расчищаем колею, соединяем озера, при чем тут антихрист? - Милая, ты по человеческому разуму говоришь, много ли мы с тобой понимаем! Ты почитай Св. Писание и увидишь, что все сбывается.

12 Июля. Гроза и дождь. В Дунине дела без меня не идут. Выезжаю завтра, чтобы вечером быть в Дунине.

13 Июля. Гроза и дождь. По пути в Москву около Перловки один из группы ребят, Петруня, резким движением бросился мне под машину. Ни тормоз, ни поворот влево не помогли. Фара ударила его в голову, а правое крыло сбросило его на обочину. В больнице врачи определили положение тяжелым, а нянька сказала: «Не выживет». Весь день прошел в оформлении дела. И к вечеру без шоферских прав я вернулся в Пушкино.

14 Июля. Гроза и дождь. У Ляли определилась свобода от «счастья»: «И слава Богу!», - сказала она. Так вот переменчивы женщины. Но так и должно, если идти по жизни ощупью, как идут женщины.

Я был самый осторожный водитель и был уверен, что со мной невозможна авария. Но при наших условиях есть несомненно «объективные причины», влияющие на дело управления автомобилем. Кто же виноват? Кажется, родители, пускающие семилетних детей бегать по шоссе. Но родители служат и не имеют возможности держать нянек. Виновного нет, значит, ты, невиновный, должен делаться жертвой и, значит, чувствовать «обиду». А если так, то что же такое «счастье»? В русском понимании счастлив тот, кого обида обошла. «Счастлив твой бог, - сказал разбойник, - что ты мне под нож не попался» (рассказы няни).

Обида и счастье - два фактора, определяющие психологию русского народа.

«Грех», раз кем-нибудь содеянный, имеет свойство ложиться виной своей на невинного и существовать как 207

«обида». Боже мой, как же грешен русский народ, если в нем столько обиды!

На машину с разбитой фарой и помятым крылом смотреть не могу, а ведь машина - это свобода моя, это счастье мое...

Боюсь, что в связи с моим возрастом отберут у меня любительские права и заставят держать шофера. А еще, что травма душевная разрастается. Да и рассудок говорит, что это ребячество -при наших условиях мне, старику, водить машину. При иных условиях, как ни езди осторожно, все-таки остается какой-то процент на то, что или ты кого-нибудь раздавишь, или раздавят тебя. Последнюю неприятность при езде на машине избежать нельзя, а первую можно: это нанять шофера, ответственное лицо.

Боль сошлась в душе тройная и оттого, что причинил другому маленькому человеку смерть, и оттого, что боюсь утраты моего счастья (свободы передвижения), и оттого, что начинается грипп.

Как хорошо это, как глубоко это, и как по-русски определяется наше счастье: от сумы и тюрьмы не отказывайся.

В Горьковские дни почему-то у меня ничего не прибавилось к Горькому. И вообще мне чуть-чуть досадно, что сердце почему-то не ложится у меня к нему. Но спасибо-спасибо ему за «Бабушку». Спасибо Мухиной и Корину за портреты.

Перейти на страницу:

Все книги серии Дневники

Дневники: 1925–1930
Дневники: 1925–1930

Годы, которые охватывает третий том дневников, – самый плодотворный период жизни Вирджинии Вулф. Именно в это время она создает один из своих шедевров, «На маяк», и первый набросок романа «Волны», а также публикует «Миссис Дэллоуэй», «Орландо» и знаменитое эссе «Своя комната».Как автор дневников Вирджиния раскрывает все аспекты своей жизни, от бытовых и социальных мелочей до более сложной темы ее любви к Вите Сэквилл-Уэст или, в конце тома, любви Этель Смит к ней. Она делится и другими интимными размышлениями: о браке и деторождении, о смерти, о выборе одежды, о тайнах своего разума. Время от времени Вирджиния обращается к хронике, описывая, например, Всеобщую забастовку, а также делает зарисовки портретов Томаса Харди, Джорджа Мура, У.Б. Йейтса и Эдит Ситуэлл.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
Дневники: 1920–1924
Дневники: 1920–1924

Годы, которые охватывает второй том дневников, были решающим периодом в становлении Вирджинии Вулф как писательницы. В романе «Комната Джейкоба» она еще больше углубилась в свой новый подход к написанию прозы, что в итоге позволило ей создать один из шедевров литературы – «Миссис Дэллоуэй». Параллельно Вирджиния писала серию критических эссе для сборника «Обыкновенный читатель». Кроме того, в 1920–1924 гг. она опубликовала более сотни статей и рецензий.Вирджиния рассказывает о том, каких усилий требует от нее писательство («оно требует напряжения каждого нерва»); размышляет о чувствительности к критике («мне лучше перестать обращать внимание… это порождает дискомфорт»); признается в сильном чувстве соперничества с Кэтрин Мэнсфилд («чем больше ее хвалят, тем больше я убеждаюсь, что она плоха»). После чаепитий Вирджиния записывает слова гостей: Т.С. Элиота, Бертрана Рассела, Литтона Стрэйчи – и описывает свои впечатления от новой подруги Виты Сэквилл-Уэст.Впервые на русском языке.

Вирджиния Вулф

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 рассказов о стыковке
100 рассказов о стыковке

Р' ваших руках, уважаемый читатель, — вторая часть книги В«100 рассказов о стыковке и о РґСЂСѓРіРёС… приключениях в космосе и на Земле». Первая часть этой книги, охватившая период РѕС' зарождения отечественной космонавтики до 1974 года, увидела свет в 2003 году. Автор выполнил СЃРІРѕРµ обещание и довел повествование почти до наших дней, осветив во второй части, которую ему не удалось увидеть изданной, два крупных периода в развитии нашей космонавтики: с 1975 по 1992 год и с 1992 года до начала XXI века. Как непосредственный участник всех наиболее важных событий в области космонавтики, он делится СЃРІРѕРёРјРё впечатлениями и размышлениями о развитии науки и техники в нашей стране, освоении космоса, о людях, делавших историю, о непростых жизненных перипетиях, выпавших на долю автора и его коллег. Владимир Сергеевич Сыромятников (1933—2006) — член–корреспондент Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ академии наук, профессор, доктор технических наук, заслуженный деятель науки Р РѕСЃСЃРёР№СЃРєРѕР№ Федерации, лауреат Ленинской премии, академик Академии космонавтики, академик Международной академии астронавтики, действительный член Американского института астронавтики и аэронавтики. Р

Владимир Сергеевич Сыромятников

Биографии и Мемуары
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное