Дневники. 1984

Утром были в Толстовском обществе. Читали по-французски два доклада. Один о христианстве у Толстого — дочь или внучка философа Лосского; другой — Жорж Нива — невысокий литературо­вед (автор книги о Солженицине) — о воображении (отсутствии) в романе «Воскресенье». Я хорошо сосредоточился и написал пару страничек в «Гувернера». Забегая вперед, скажу, что утром во время пробежки, впер­вые прочувствовал и понял, что «Гувернера» я напишу. Вдруг увиделась жена второго героя, которая приехала и живет в одном номере (они муж и жена по фиктивным паспортам) с героем основным. Главное, есть ощуще­ние и с остальным справлюсь. Обидно, что герои не сразу выстроились и возникли под пером и значит, предстоит внести уточнения, произвести серьезную редактуру.

Во время докладов записал в блокнот (возможно, несправедливо). «Седовласые, милые, высохшие люди, собравшись, делали все, чтобы убить живое слово, все расщепить, расчленить, лишить жизни, превра­тить все в человеческое мясо, действуют по алгебраическим законам скотобойни: поиски к поискам, потрошки к потрошкам, а рожки пойдут на варку клея».

К 15 часам пришли к Зинаиде Алексеевне Шаховской. Старуха — родилась в 1906 году, значит ей 88 — меня окол­довала, так умна, ясна и определенна. Я всегда в разговорах о ней в Москве относился с иронией: страсть юных недоумков к аристократии, какой там еще редактор «Русской мысли», так, дамочка с определенной злобой и долей рабочего антисоветизма. Мы запели с нею на два голоса сразу: «Я не признаю общечеловеческих ценностей» — и я: «Я против интеграции Европы, снятия границ и мирового правительства. Во главе это­го правительства станет такой монстр, что нам всем не поздоровится. Граница — это то, может спасти человека» — «я это понимаю и разделяю».

Много говорили о библейцах. Держалась в рамках, но тема эта для нее из выстраданных и больных. Подарила мне книжку 23-го года, переиздан­ную в 78 году «Имка-пресс» «Россия и евреи», написанная (авторы) евре­ями. По ее словам, основная мысль книги — разрушение России нанесло еврейству огромный урон. То же самое происходит и сейчас. Вообще она много говорила о России, которая сейчас, по ее словам, переживает страшное время. Она с симпатией рассказывает о времени Хрущева и о Москве, куда она попала женой дипломата в 20-х. Ее сегодняшния впе­чатления — глубокие, особенно от чиновников и их жен, которые стре­мятся ее посетить: ради приобщения к аристократизму. Главная ее печаль-забота — что ее не знают, как писательницу, в России. 15 романов и 4 тома воспоминаний по-французски.

Я постараюсь сделать все, чтобы заинтересовать С.А.Кондратова и из­дать воспоминания и «Россия и евреи» в ТЕРРЕ. Книги придется брать в архиве, куда все свое «нищее имущество» она передала. На 1-ой страни­це она написала «Это честная и хорошая книга должна появиться в России — Зинаида Шаховская, 29.01.95.»

Когда она встала с дивана и, опираясь на палку, — я пытался поддержать ее, — «нет, нет, меня поддерживать не надо, я пока могу сама» пошла за книгами в другую комнаау, я обратил внимание: она высокая. Я-то всегда полагал, что долго живут только маленькие старушки.

Из подробностей: «Мой врач и друзья предупреждены, чтобы, если я почувствую себя плохо, никаких возвращений с того света, никаких машин и приборов. Старость дана человеку, как последнее испытание, в наказа­ние».

Она одна — все это, возможно, ждет и меня.

Возвращались к площади Республики домой, пешкой. Огромный св.Авгус­тин, обошли темный парк Монсо, впечатление произвела церковь Магдалены с огромной фигурой Христа на фризе фронтона. По ту сторону рю Рех (Ко­ролевской) — обелиск из Луксора: две цивилизации смотрят друг на друга. Дальше начались бульвары: Итальянский, Капуцинов, витрины,  отели, сто­лики, пламя реклам — мне это неинтересно. Где заканчивается история — мне скучно.

29 января, воскресенье. Прочел только что с массой выписок книгу З.Шаховской. «В поисках Набокова»: вот как надо писать — беспощадно. Импульс ее ясен: 500 стра­ниц, сцена в «Галкиморе», когда Набоков— сука! — не узнал З.Ал. Беспощадно, но объективно и с любовью. Но и хороша расчетливость Набокова: он добился своего — книги-легенды Шаховской.