Дневники

breakfast’ом⁶² сказал капитану, что Одесса wicked town⁶³, он запротестовал — и сказал: нет! Sleeping with women, вовсе не wickedness. This natural. All what’s natural is right⁶⁴. Первого англичанина такого вижу! (Он англичанин, а не шотландец, — я давеча ошибся.) У него фонограф сегодня хрипеть стал, он взялся его чинить — и вконец изломал. Сейчас сидит на палубе со steward’ом и крутит. А стюард такой, что советы подавать умеет. Эту гаечку, сэр, привинтите, этот винтик, сэр, открутите. Сэр винтит и крутит. Только что видал Португалию, берег ее. Весь как есть. Полгоризонта на западе занял. Гористая, обрывистая — с беленькими домиками, в подзорную трубу хорошо видать. Перед нею мы миновали 2 скалистых острова, на одном — маяк. Пойду на мостик опять. Я от солнца удрал. Жарит здорово. Я фуфайку сниму — жарко. Читаю я Диккенса «Tale of two Cities». Capital [65]. Из окна своей каюты совсем ясно вижу Португалию. Несколько беленьких городков, и подле одного неимоверно громадное здание — величиной с треть всего городка. Кончается Португалия так:

[Нарисован рельеф местности. — Е. Ч.]

Мы прямо метим на точку а — немножко правей. Там из-под точки а —другая земля, как в тумане. Весь этот день тихо, а сейчас солнце забежало за облачко и пошло качать.

5 часов вечера. Теперь я вижу Португалию вот так. В бинокль ясно видны деревья, пена волн, бьющихся о берега, даже окна ближайших домов. Первый раз вижу сегодня, как тучи покрывают горы. Туча набежала и закрыла половину Португалии.

11 часов вечера. На горизонте показались огни большого парохода, supposed to be Russian battle ship⁶⁶.

Я ошибся, когда говорил, что всю Португалию вижу. Точка а вовсе не конец Португалии. Вечер. Капитан окончательно исковеркал свой фонограф и потому весь вечер читал мне про Брэйт- мана. Мне понравилась эта [записаны слова песни: De Maiden mid nodings on.[67] — Е. Ч.].

12, понедельник. Мы идем прямо на солнце. Пароход не колыхнется. Раннее утро. Хочу приняться за «Онегина». Вкус у меня страшно развился за последние 2 года — совсем не- 1904

соразмерно с моими способностями: сегодня просмотрел первую тетрадку «Онегина» за 902—903 год и вычеркнул почти все. Самого себя стыдно. Заново писать — куда легче, чем переделывать, а мне теперь предстоит переделать характеристику Ольги. Посмотрю, что выйдет. Глупо это — в тысячный раз обличать девушек за то, что они, чтобы выйти замуж — в науку пускаются. Ну, да уж это последний раз. Потом Татьяна — письмо ее, письмо Ленского к Онегину — и конец. Ах, если б удалось закончить на пароходе!

Вчера капитан наизусть читал длинное стихотворение о потерпевшем крушение… Прелесть. Никогда я так не хохотал. «Bab. Ballads» — это он записал мне заглавие книжки, где стихи эти имеются.

«С месяц плыли мы в лодке и наконец почувствовали голод. Съели капитана, матросов, — остался я и повар. И восстал деликатный вопрос — which⁶⁸. Я любил повара, как брата, он уважал меня — но — повар говорит: знаешь, ты должен умереть. Потому что если я умру, ты ведь не сумеешь меня приготовить» и т. д.

Мы идем на восток, и потому часы наши страшно отстают.

На горизонте «Русский броненосец». Капитан шутит: I’ll clear the deck for action⁶⁹. — Mate⁷⁰ отвечает: She is big enough for it⁷¹. «В Южной Африке в войну мы не останавливали немцев», — хотя только что сказал mate^, что русские имеют perfect right⁷². Только что остановили один пароход и отпустили. «Доброволец», а не «Броненосец».

13, вторник. Вчера в 1 час ночи прошли Гибралтар. Теперь в Средиземном море. Вдали как в тумане видны горы Испании. Закончил (почти) скучную работу переделки «Онегина» — сегодня примусь за самостоятельное творчество. Господи, благослови. На душе спокойно и хорошо. Почитаю Теннисона «Мод»*, чтобы к Татьяне с должным настроением подойти.

Впервые сегодня видел снег на горах. Горы Испании скрыты за горизонтом. Видны только вершины их, и на вершинах белыми пятнами снег. Небо синее, но море — такого моря я никогда не видел. Пена бела — как морская пена — другого сравнения не подберешь. Сочиняю письмо Татьяны и, кажется, стою на верном пути.

1904 14 сентября, среда.

Я тебя не люблю, и порою Ненавидеть хочу я тебя, Но вина моя в том пред тобою, Что только любя Я могла ненавидеть тебя.

Ты мне жалок теперь потому, Что жалеть тебя не за что, бедный. Ты смеющийся, смелый, победный, Ты не жалок себе самому.

Твоя речь так ровна и тверда, И всегда твоя вера с тобою, И в неделе твоей чередою Вслед за вторником идет среда. И ты знаешь — тебя я не стою, — Оттого ты мне жалок всегда.

Ты хозяин, ты в жизни судья. О! Когда бы ты был подсудимый! — Виноватый, смущенный, гонимый. Я пошла б за тобою — рабыня твоя, — И как своим рабством гордилась бы я.