Дневники

колоссальной энергии, основатель «Литнаследст- ва», автор Парижских находок. По его просьбе я написал заметку о том, как нужно издавать Чехова*, — он попытается пристроить ее в «Правде». Рассказывал о Макашине. Он, Зильберштейн, дал Макашину работу в «Литнаследстве», он посылал ему посылки, когда тот был в лагере, — и Макашин отплатил ему черной неблагодарностью. Когда он за свою тусклую книгу о Щедрине получил лауреата, он зазнался, стал водиться с черносотенцами и т. д. Я возражал, но не слишком уверенно.

Четверг 13. Июнь. Пишу об Андроникове. Приехал киносценарист, написавший сценарий о Чукоккале. Сценарий сырой и нестройный, но сценарист образованный, знающий, типичный петербуржец по фамилии — Рейн.

Пятница 14. Июнь. Лидочка рассказывала сегодня очень смешные вещи о семье Иосифа Уткина, о его сестре и матери, которую звали Матюткина (Мать Уткина). Таня читала мне Мередита в своем переводе. Трудности перевода огромные, и весело следить, как она преодолевает их. Мередит — великий писатель, сложный и тяжеловатый до умопомрачения — и в то же время блистательный, глубокий и мудрый.

Понедельник 17. Июнь. Алянский. Говорит, что Анненков в Париже принял его с «закрытым сердцем». Похоже, что он бедствует и очень жалеет, что покинул Советский Союз. Рассказывал, что те страницы в книге «От двух до пяти», где я рассказываю о травле «Чуковщины», вызвали большую тревогу и даже панику в издательстве «Детская литература».

Лида упрекнула меня, зачем я не читаю проредактированные ею дневники Фриды Вигдоровой.

Среда 19. Июнь. Чувствую, что VI том, который сейчас рассматривается в Гослите, будет отвергнут. О Зайцеве нельзя — так как он эмигрант, о Мережковском нельзя, т. к. он Мережковский и т. д.

Четверг 20. Июнь.

О скульпторе Меркурове

Скульптор он был слабый, но фигура очень колоритная. Враль в стиле Ноздрева. Я рассказал ему как-то, что мне предстоит операция.

1968 —Ах, — сказал он, — мне тоже. У меня больная поч

ка. Я хотел оперировать ее в Париже. Уже положили меня на хирургический стол, и вдруг какое-то смятение, прибежали сестры, врачи — и увезли меня обратно в палату. Что такое? Оказывается, хирург, который должен был делать мне операцию, внезапно сошел с ума и двум предыдущим пациентам вырезал обе почки, отчего они и умерли.

Рассказывал он это при своей жене. Даже она, привыкшая к его брехне, и то с удивлением возвела на него глаза. Но когда он сказал ей:

Помнишь, Аста? она сказала:

Конечно, помню.

Похабник он был страшный. В Барвихе меня посадили за стол вместе с ним. Через неделю я попросил, чтобы меня посадили за другой стол — невозможно было вытерпеть его похабщину.

Когда в гостях в СССР был глава Монголии Чойболсан (кажется, так?), его портрет написал Герасимов, а его бюст вылепил Меркуров. Чойболсан спросил Герасимова, сколько он хочет за свой портрет. Он сказал некую сумму, которая была немедленно ему выдана. А Меркуров сказал: я не возьму денег. «Я дарю свой бюст Чойболсану». И, конечно, выиграл. Ему, по его рассказам, прислали три грузовика окороков, муки, мешки орехов и т. д.

Когда меня выругали в «Правде» (в 1944 году), я, проходя по ул. Горького, вдруг увидел Меркурова. Обычно он бросался ко мне с распростертыми, но теперь, к моему удивлению, юркнул в какой-то магазин. На лице у него была отчужденность, и когда я вошел в магазин, не понимая, что он прячется от меня, — он посмотрел на меня чужими глазами — и не подал мне руки. Он был единственный из моих знакомых, кто совершенно порвал со мною — после этой ругательной статьи.

К концу жизни он был в опале. Опала постигла его после того, как он вылепил памятник Гоголю.

Но об этом я, кажется, уже записал в одном из моих дневников.

Среда 26. Июнь. Была Наталья Ильина. Пришли друзья Клары — учитель и учительница Фейны. Пришел Дрейден. Ильина прочла свои записки об Анне Ахматовой, умные, богатые подробностями, Ахматова дана не в двух измерениях (как у 1968

меня), а в трех — живая и притом великая женщина. Центр воспоминаний — сцена с пошляком Корнейчуком, который решил приволокнуться за Натальей Ильиной, благодаря чему Ильина получила возможность достать для Анны Андреевны такси.

Рассказывала о гнусном поведении Скворцова*.

Четверг 27. Июнь. Потею над Пантелеевым. Пришел к странному выводу, что техника у него даже выше таланта.

Он мастеровитый писатель.

Был Вознесенский. Принес пакостный журнал «Playboy» — торжествующая пакость: весь номер посвящен изображению женских грудей, которые страшно теряют от этой назойливой и настырной рекламы.

Пятница 28. Июнь. Для Лиды тяжелый день. Ленгиз уведомил ее, что из однотомника Ахматовой решено выбросить четыре стихотворения и несколько строк из «Поэмы без героя». Она написала письма в редакцию Ленгиза, Жирмунскому, Суркову и еще куда-то, что она протестует против этих купюр. Между тем в тех строках, которые выброшены из «Поэмы без героя», говорится о том, что Ахматова ходила столько-то лет «под наганом», и вполне понятно, что при теперешних «веяниях» печатать эти стихи никак невозможно.