Дневники

А наши «миропохабщики» вернулись пока ни с чем. Немцы им объявили: пожалуйста, если не желаете наши откровенно-похабные условия принимать – мы через две недели возьмем Ревель…

Сейчас, значит, им надо лгать. Будут лгать. Извернутся. Примут.

Очень страшно, серьезно страшно, что нас, России, подлинной, никто не понимает и не видит в Европе. Не слышит.

Уэллс написал Уильямсу письмо, свидетельствующее если не об их глухоте, то, значит, о нашей немоте. Пишет, что, может быть, большевики – настоящие, передовые революционеры, а мы, мол, так обуржуазились, что этого не хотим понять?..

Европа! Во имя вселенского разума, во имя единой культуры человечества – приклони ухо к нам! Услышь наш полузадушенный голос. Ведь и мы, хотя мы русские, мы люди одного Духа, мы – интеллигенты-работники той же всемирной нивы человеческой!

Мы умираем в снегах, залитых кровью и грязью. Но от нашей весенней революции мы не отказываемся; тем менее можем мы отказаться от нашего человеческого разума, проклинающего убийцу России, и от всех завоеваний человеческого духа – в эти звериные темные дни.

Европа, не забывай: мы с тобой, хотя ты не с нами.

11 января, четверг

Сегодня, после оттепели, 10° мороза. Снова Ив. Ив. в шубе. Черные дни!

Амалия звонила, что арестовали Минора. Неизвестно, где он. А вообще столько этих арестов, разгромов, обысков, расстрелов, убийств, грабежей-реквизиций, грабежей-обысков, грабежей просто, что – неразумно их перечислять. Разорили «крестьянский съезд». Мужики, кто остался цел, пошли с котомками по ночлежкам. А «вумные» мужики живут в «Астории», в номерах с ваннами (большевики).

Сегодня скромно и торжественного хоронили Шингарева и Кокошкина, воистину «невинно убиенных».

Сегодняшний день следует отметить как первый, когда совсем не выдали хлеба. Объявили, что кончился. Но у нас все время что-нибудь кончается, а потому неизвестно, когда же начинать голодные бунты? Их и не начинают.

Пришли по Николаевской дороге 37 вагонов будто бы с мясом и мукой. Но оказались набитыми, вплотную, трупами. Вот что нам присылает юг. И стоит.

Вместо разогнанного Учредительного собрания большевики, на тех же креслах Таврического дворца, рассадили сегодня свой большевицкий «Съезд Советов». Довольны, ликуют, торжествуют. Вот, говорят, наше Учредительное собрание, его не разгоним! Матрос Железняков, тот, который угрозами «прекратил» Учредительное собрание, говорил на этом съезде речь. Что они, матросы, «не остановятся не только перед сотнями или тысячами жертв, но даже перед миллионами» (sic). А Учредительному собранию он «выражает презрение». Ну, был «покрыт овациями».

Любопытно: сейчас верны «правительству» и действуют активно главным образом матросы и мальчишки-красногвардейцы, вместе с той уймой оружия и орудий, в которой они увязли. Солдаты торгуют на улицах, сидят в казармах или бурно танцуют с «барышнями» на бесконечных «балах». (Всюду объявления об этих солдатских балах.)

Относительно политики пришли в полумаразм. Солдат Басов, что «светил лампочкой» матросам, когда те убивали Шингарева и Кокошкина, – дезертир, явившийся с фронта и немедленно записавшийся в красную гвардию. Он, по выражению следственного левого эсера Штейнберга, «дитя природы», а по всем видимостям – абсолютный кретин, та «горилла», которая и делает всю «большевицкую массу».

Матросы, в благодарность, что «посветил», подарили ему кожаную куртку с тут же убитого Шингарева. Ее горилла понесла в деревню Волынкину, – переделывать для себя.

Левые эсеры признались, в частном разговоре, что Гороховая, 2 – это их «охранное отделение». Там, конечно, есть уже и опытные филеры, из старых. Всякий день строятся какие-нибудь «заговоры». Разгромы типографий (всеобщие) происходят даже без ведома Смольного, под самыми разными «ордерами». Красногвардейцы притом увозят и выносят все имущество. Когда жалуются в Смольный, – там снисходительно пожимают плечами.

Всячески муссируются слухи о «революционном движении» в Вене. Думаю, в данный момент дураков других не найдется и сейчас ничего подобного не будет.

Для памяти хочу записать «за упокой» интеллигентов-перебежчиков, т. е. тех бывших людей, которых все мы более или менее знали и которые уже оказываются в связях с сегодняшними преступниками. Не сомневаюсь, что просиди большевики год (?!), почти вся наша хлипкая, особенно литературная, интеллигенция так или иначе поползет к ним. И даже не всех было бы можно в этом случае осуждать. Много просто бедноты. Но что гадать в разные стороны. Важны сегодняшние, первенькие, пошедшие, побежавшие сразу за колесницей победителей. Ринувшиеся туда… не по убеждениям (какие убеждения!), а ради выгоды, ради моды, в лучшем случае «так себе», в худшем – даже не скажу. Вот этих первеньких, тепленьких, мы и запишем.

Запишу их за чертой, как бы в примечании, а не в тексте, и не по алфавиту, а как они там, на той ли другой службе у большевиков, выяснялись[52].

Пока – букет не особенно пышный. Больше всех мне жаль Блока.