Дневники

Утешение (сейчас такое жалкое!), что Германии это когда-нибудь отплатится.

А что будет в Москве – неподклонно человеческому уму. Москва – город невозможностей и непроницаема, как Пекин. Не удивлюсь, если она вдруг в наших Бронштейнов вопьется и они сызнова начнут ее расстреливать. Не удивлюсь, если она примет их униженно и покорно. Ничему не удивлюсь.

В самом конце концов – Москва всегда повторяет Петербург, только еще подчеркнуто, утрированно. Это надо знать.

Бедный Ив. Ив. уходил себя, мучаясь с заключенными. Нынче ночью у него был сильный сердечный припадок. Теперь сидит, как худая, печальная птица.

Но уже «мечтает» ехать вызволить двух последних: Рутенберга и Пальчинского.

– Как бы успеть до немцев!

Твердо верит в приход немцев!

Кишкин уехал в Москву, надеясь там на политическую работу (сажать Михаила Александровича). Звал Карташёва – «работать в церкви». Боже, какие утопии!

21 февраля, среда

И торопня у большевиков прошла, уезжают с прохладцей. Как будто уверились, что они нужны немцам. Отлегло.

А мы, когда начинаем все-таки ждать немцев, – чувствуем себя, как на операционном столе. Ни рукой, ни ногой. Только видим и дышим. И ждем. И гангрена наша с нами. Ждем, ждем. А дленье длится.

Нет, не ждать – лучше. Знать – лучше.

22 февраля, четверг

Большевики убили Володю Ратькова, второго сына сестры Зины. (Дмитрия, младшего, убили немцы полтора года тому назад.)

Володя был ее любимый. Убили под Ростовом, когда казаки изменили. Он полз спасать раненого гренадера. Убили на земле, сразу. Да, вот этот умер, как святой, в борьбе с дьяволом, а не с человеком. Не могу сегодня больше ничего писать. Оружие прошло душу матерей. И слезы их еще не затопили землю!

Господи, когда оглянешься на невинных твоих?

23 февраля, пятница

Пишу лишь во имя какого-то, вероятно, несуществующего, – долга. Писать физически трудно. Смерть Володи ни на минуту не отходит. Еще не знает мать до сих пор. Ей (сегодня поехал в Москву) скажет последний сын, старший, Ника. Был у меня вчера. Этого я не очень люблю. Он всегда казался неприятным. Теперь он последний.

Тяжесть общего положения – неотразима. Вот, полгода мы присутствуем при систематической работе отравителя. Каждый день очередная порция мышьяку. И нельзя остановить руку убийцы, ибо мы связаны, привязаны, как псы, с заткнутыми глотками, – смотри!

Ратификация мира будет 3 марта. Немцы не только остановились, но даже отступили. Большевики уже не бегут зайцами, совсем оправились, твердо надеются, что ратификация состоится. И правы, Ленин свое возьмет, а «будирующие» леваки прижмут хвост. Ленинцы усиленно разглашают, что это «передышка», потом мы – реванш, а пока будем весь народ вооружать и обучать.

«Передышечники» в Москве и победят. Яснее, чем когда-либо, полное одурение и оглупение германцев перед жирной добычей. Ибо – я повторяю, и сто раз еще повторю – сиденье большевиков не в интересах Германии. И сейчас она испытывает судьбу. Зарывается в своей великолепной самоупоенности. Рассчитывает, рассчитывает… но и на старуху бывает проруха. Почему-то вспоминается мне Уэллс, его марсиане из «Борьбы миров». Как марсиане все рассчитали, явившись на землю, какие у них были идеально-совершенные разрушительные орудия! Люди даже и помыслить не могли о борьбе с ними. Но… марсиане не учли, пускаясь в свое предприятие, – силу земных бацилл. Крошечное, невидимое существо заразило их могучие тела, непривычные, неприспособленные, – и марсиане сдохли, со всей их культурой и механикой, сдохли почти молниеносно.

Как бы и тебе не дрогнуть, Германия, в час, когда не ждешь и не думаешь? Смотри, не просчитайся, самоуверенная страна!

Петербург сейчас оставляется на добычу хулиганам, разным «районным советам», которым «Красная газета» (наш официальный орган) ежедневно советует заняться «додушением буржуазии». Для этого будто бы так и необходима «передышка».

Пока «додушенье» идет очень интенсивно. Вот две иллюстрации – на протяжении двух дней. Первая – объявление от «районного совета Петроградской стороны», что они взяли в какой-то квартире 7 юношей, повели ночью на окраину и там расстреляли (причем одного недострелили, уполз, после умер). И прибавка: «Личности их не выяснены». Когда одна из полузадушенных газет осмелилась спросить: что же это такое? – Бонч напечатал, что Совет Народных Комиссаров об этом не знает, приказа не отдавал, будет «произведено расследование».

Рядом, как раз под Бончем, объявление того же районного совета (вторая иллюстрация) о расстреле заключенного «капиталиста Аптера», который будто бы предложил им 25 тысяч, «посягая на революционную честь презренным металлом». Интереснее всего: тут же оскорбленные «революционеры» добавляют, что после расстрела они конфисковали «весь его капитал и все имущество». Очевидно, перед этим кушем – презренные какие-то 25 тысяч керенок?! Лучше ухлопать и сразу все взять, да еще «с честью».